Григорий тем временем уже выезжал со двора. До избушки было менее версты, лесная тропа коварная, извилистая могла преподносить сюрпризы, но он ее хорошо знал. А вот избушка его сегодня напугала. Еще подъезжая он слышал дикие крики изнутри. И даже боязно было как-то в дверь стучать. А куда денешься? Сквозь дощатую дверь доносилось "Кровь! Кровь-кровь-кровь-кровь! Везде кровь да что же это где же это. Кровь-кровь-кровь..."
"Опять видала чего-то небось старая" опасливо шмыгнул носом и постучал "Видала да сама не поймит что видала"
Сычиха металась по своему домику как тигр по клетке налетая на стены, сшибая со стола все что плохо стояло, набивая синяки когда задевала за углы комода и колченогого стула. Видение пришедшее на рассвете не отпускало - везде была кровь, все на что она смотрела - пестрело алыми пятнами. Где-то с кем-то случилась беда, большая беда, с кем-то кто был ей дорог - но она не знала с кем. И от этого словно сходила с ума.
- Сычиха.....
- Чего тебе! - почти прорычала женщина резко развернувшись и уставив на него совершенно безумные глаза. - Уйди, заляпаешься!
- Сычиха, там это..... барину худо.
- Что ты сказал? - она внезапно остановилась и свистящий шепот казалось резанул по ушам
- Ну... Владимир Иваныч, вишь ты.... помирает. Тебя зовут. Может пособишь чем.... или душу проводишь как полагается...
Григорий бормотал себе под нос, не глядя на нее. Он боялся Сычиху. Смешно сказать - но действительно боялся. А то наставит как глаза свои совиные, безумные да вещать начнет только и держись..
Но Сычиха не стала ни вещать ни смотреть - она заметалась по комнатке собирая с полок какие-то банки-склянки, кидая друг за другом в холщовую суму, из-за печки достала пучок каких-то трав сушеных, ногой пнула невовремя подвернувшийся табурет. Сборы были недолгими но прошло еще не менее десяти минут. А время утекало и утекало, а предстояла еще дорога

Шагов на лестнице Дарья не услышала - лишь отворилась дверь и худощавая, коротко-по мальчишески остриженная женщина с огромными полубезумными совершенно круглыми глазами за которые ей и дали прозвище появилась на пороге. Не обращая никакого внимания ни на остальных людей в доме, ни на княгиню Ливен сидевшую у кровати она быстрым шагом подошла к Владимиру и положила руку в драной нитяной перчатке ему на грудь.
- Живой.... Ничего, соколик, потерпи...
И прямо на постель посыпались из перевернутой сумы банки, склянки и пучки с травами. Откупоривая одну из банок Сычиха резко глянула на молодую женщину, но ничего не сказала.  Широко плеснула из склянки в рану какой-то мутной жижи от которой пахло плесенью, дернула крышку второй и бросила не оборачиваясь
- Свечей. Двенадцать свечей зажги да вкруг поставь.
И ничего не видя вокруг склонилась над неподвижным телом кропя его какой-то водой из банки и делая какие-то странные знаки на его лбу и груди. Только очень прислушавшись можно было разобрать быстрый торопливый шепот
- Выйду, раба Божья, благословясь...., пойду, перекрестясь...., иду дорогой, иду рекой, выйду на исток, на Божий ручеек.... Около этого ручья сидят три беса, один рыжий, другой красный, третий черный.... Бесы вы, бесы! Берите немощь раба божьего Владимира, берите его хвори, уносите их туда, где ветер не веет, где солнце не греет.... Не сама я вам приказываю, молитвою вас осеняю, Божьим словом изгоняю, Архангельской силой растворяю....

Отредактировано Петербургский житель (24-01-2015 14:51:05)

А Сычиха все бормотала и бормотала один заговор за другим, то обходя вокруг кровати, то брызгая чем-то из банки, то наклоняясь вплотную и шепча прямо в неподвижные и уже холодеющие губы
- Господу поклонюсь, о твоем здравьи-силе помолюсь: О Премилосердый Боже, Отче, Сыне и Святый Душе, в нераздельной Троице поклоняемый и славимый, призри благоутробно на раба Твоего Владимира, смертию одержимаго; отпусти ему вся согрешения его; подай ему исцеление, от смерти лютой избавление; возрати ему здравие и силы телесныя.......
Казалось прошли часы и время остановилось. По комнате поплыл странный дым когда она ткнула пучком трав в огонек свечи и тлеющими стеблями принялась чертить что-то по коже вокруг раны
- Тебе, Всещедрому Богу и Создателю моему. Пресвятая Богородица, всесильным заступлением Твоим помоги мне умолить Сына Твоего, Бога моего, об исцелении раба Божия Владимира. Все святые и ангелы Господни, молите Бога о рабе Его....
Когда звенящий шепот умолк в комнате воцарилась глубокая тишина. Сычиха выпрямилась, поглядела на стоявшие кругом свечи и обернулась к Дарье с пронзительным жестким взглядом который словно до глубины души проникал
- Что могла сделала. Остальное в воле Божией... И уйду теперь. И ты милая шла бы домой... Лица на тебе нет - не ровён час рядом ляжешь...

Сычиха взяла княгиню за плечи и повела из комнаты, не потрудившись собрать свои банки-склянки
- Идем, идем милая, не оглядывайся. Господь будет творить свою волю, негоже нам смотреть.
До самой лестницы, до холла проводила она Дарью, наказала тем кого в холле увидела - в ближайший час в комнату раненого не соваться, и лишь после - и рану наглухо перевязать и снадобьями кои доктор пропишет напоить. Только вот одну банку - большую, ту самую из которой шел крепкий дух хлебной плесени - отдала Анне с наказом дважды в день рану ею щедрою рукою кропить, а после заново закрывать натуго.
А когда вывела ослабевшую от пережитого напряжения княгиню в залитом кровью платье, с засохшими кровавыми пятнами на лице и руках во двор то и сама куда-то подевалась. Хотя что с ведьмы взятьто