Дым уплывал в окно кольцами. Ноябрь только начался а все было уже покрыто снегом. Тишина. Тишина до звона в ушах, хуже чем в крепости. Там хоть стучали за дверью шаги часового, иногда грохотал замок в какой-то из камер. Капала вода. И рядом был Мишель. А здесь тишина. Как в могиле...
В трубке зашипел оседающий подтлевший табак и от этого звука Владимир вздрогнул как от выстрела. В тишине даже он прозвучал чуть ли не громоподобным грохотом. Странно а ведь раньше он и не слышал этого звука.
Неделя. Он и не думал что пережить смерть отца будет настолько тяжело. Крепкий еще пятидесятилетний мужчина - вот так в одночасье - был и нет его. И ничего чем можно сгладить боль. Выпивка не приносила облегчения, последние слова умирающего звучали в ушах тягучим хрипом словно это хрипел самый его мозг "ос-во-бо-ди ее". Даже ваши последние слова были о ней.... о ней все о ней, всегда... А мне? То единственное "я всегда гордился тобой" сказанное лишь на смертном одре. Отец, отец... почему же вы ждали своего смертного часа, чтобы сказать мне те слова которых я ждал от вас всю свою жизнь.
Вновь и вновь он видел перед глазами свинцово-серое чужое лицо, которое казалось даже после смерти думало о ней. И неожиданно - Анна, цитирующая у гроба его, Владимира собственные слова "часовые ночью разжигают костры, но ветер гасит их".... Да.... На Кавказе ветра жестокие. Не то что здесь, где ураганом считается ветер способный сбросить с зазевавшегося прохожего шапку.. Снова и снова эти похороны, люди, десятки пар плачущих глаз, крепостные и соседи, все скорбящие о добром бароне Иван Иваныче. Добром.... Господи, почему же я не могу вспомнить ничего доброго?! Отчего?! За что!!!! За что же я так любил его и люблю до сих пор. Несмотря на холод, безразличие, пренебрежение, мои постоянные тщетные попытки заслужить одобрение, разбивающиеся о ледяную стену, несмотря на то что осуждал не глядя, карал не разбираясь, несмотря на это последнее, несправедливое, несправедливое "ты недостоин имени Корфов"..... Да мне следовало ненавидеть вас, отец! Ненавидеть, проклинать и радоваться сейчас. Почему же не могу, почему так больно? От того что даже ваши последние слова были не обо мне? Да разве ж я не был к этому готов? Был, и не удивился. Ожидал этого. А все равно....
Дни после похорон проходили как в тягучем сне. Владимир пытался заняться делами, и днем это хоть как-то отвлекало. Он никогда не занимался делами поместья, разве что опосредованно просто был в курсе основных событий. Когда-то давно отец показывал ему как ведутся расходные книги, и припомнить те несколько уроков было нетрудно, но вот все остальное? Днем он разъезжал по деревням, полям, присматривался, прислушивался, то и дело ловя на себе настороженные, косые взгляды крепостных "Вот мол сыночек приехал. Барин-то добрый был, а при этом-то неизвестно как что пойдет, сказывают про него недоброе" И слухи просочившиеся в уезд из Петербурга, стократно увеличенные досужей молвой разлетелись по сарафанному радио по всему уезду. Даже Григорий и Никита знавшие его с детства поглядывали на него с опаской, и лишь Варвара оставалась прежней. Варвара на кухне которой он в детстве искал хоть капельку тепла все так же могла оходить его поварешкой если бы ему вздумалось как раньше попробовать стянуть пирожок с противня, в этом он был уверен и это вызывало еле уловимую улыбку в уголках губ
Только Варвара.
А Мишель.... Мишель уехал. Не прошло и месяца после несостоявшегося расстрела, как он получил новую должность. Новая карьера и будущее. А на нем самом теперь клеймо несостоявшегося убийцы цесаревича. И в доме этом жить ему как в собственной могиле.
В тишине....
Временами хотелось напиться. Вдрызг, вдрабадан, в стельку. Пробовал несколько раз. Но мысли отпугнутые хмелем возвращались с утроенным энтузиазмом и Владимир скоро отказался от этого "лекарства". И проводя дни пытаясь обучиться и свыкнуться с делами - едва начинало темнеть и глубоко заполночь проводил время в отцовском кабинете, о котором никак не мог переучиться думать как о своем собственном. Теперь - своем....

Владимир вздрогнул от неожиданного звука в тишине когда открылась дверь, и оглянулся, но увидев в дверном проеме Анну, которая войдя из освещенного коридора в почти совершенно темный, если не считать отблесков камина, кабинет явно не заметила его в первую минуту, вновь отвернулся к окну. При первом же звуке ее голоса у него едва не сорвалось с губ Извольте закрыть дверь с другой стороны . Однако он промолчал несколько мгновений, медленно затягиваясь трубкой, а потом так же неторопливо ответил, роняя слова вместе дымом, словно бы не обращаясь к ней, а комментируя происходящее для кого-то наблюдающего с той стороны окна
- Барышня изволит читать перед тем как отойти почивать... 

- Крепостная, являющаяся под ночь, незваной, в кабинет хозяина, дабы выбрать книгу на ночь... - Корф не глядя на нее вновь затянулся дымом и холодно усмехнулся - Право, у вас очень интересные понятия о том как именно должны вести себя крепостные. Это поведение барышни, разве я не прав?

Не смей упоминать отца! - едва не взорвался он и с силой прикусив губу чтобы сдержаться медленно выдохнул дым и обернулся, усаживаясь боком на подоконник, спиной к боковине окна.
- Отчего же сразу не спросили? - Его глаза казались стальными зеркалами в которых отражался лунный свет сквозивший в рваных низких облаках - Вы выжидали почти неделю, и в это время называя себя крепостной продолжаете жить барышней. Довольно непоследовательно

- Право вы оказываете мне большую честь - фыркнул Корф, вновь взглядывая за окно, на почти полную луну проглядывающую в рваных прорехах меж низких облаков - И с каких это пор вы стали экспертом по чужим мыслям и в частности позволяете себе думать будто знаете во что я верю а во что нет? Что ж вы так скоро забыли что я циник вообще не способный что-либо чувствовать. - он с холодным сарказмом почти цитировал характеристику которой его не раз и не два и не десять наделяла она сама. Да и не только она. И вновь затянувшись дымом он усмехнулся выдохнув дым через ноздри - Неделя. Отец был бы польщен зная что вы вам потребовалась целая неделя чтобы... как вы это сказали? Прийти в себя? Да, верно. Немалый срок, ох, немалый.

Владимир даже не рассмеялся ей вслед, хотя стоило бы. Чтобы ковырнуть поглубже. Но смеяться ему совершенно не хотелось даже ради этого.
Он поднялся к себе далеко заполночь, и проснулся как всегда на рассвете. Он редко видел сны, но сегодня ему что-то снилось. Что-то чего он не помнил после того как открыл глаза, но отчего-то казалось что это нечто было почему-то очень важным.
Впрочем не все ли равно? Что еще может такого важного случиться? Небо упадет на землю? Император подавится рыбьей костью и на трон взойдет Александр который вернет его из опалы? Какая глупость право. То есть цесаревич конечно станет императором рано или поздно - но Владимир был уже давно не ребенком, да и будучи ребенком не очень верил в сказки. И понимал что у государя - не может быть друзей. У него могут быть лишь подданные.
Он ненавидел эти пробуждения. Новый, очередной бесполезный и бессмысленный день. Побрившись и одевшись он уже завязывал платок, стоя у окна и разглядывая заснеженные голые деревья парка, когда услышал в пустом, молчаливом доме далеко разносившиеся звуки рояля.
Опять?! странное чувство подкатило к горлу тугим комом. Барышня-крепостная. Похоже еще и упивается своим положением.
Он спустился по лестнице, поглядел на столик в холле и пожав плечами направился в гостиную. Но подходить к роялю не стал - остановившись в дверях позади нее он задумчиво смотрел на то как ее пальцы порхают над клавишами. Ничего. Пусто. Все восхищались ее талантом, и он - отстраненно, готов был признать что возможно так оно и есть. Но вот не трогало за душу ее исполнение и ее пение. Может оттого что ничего доброго он к ней и не ощущал? А злого? Да в общем-то и злого уже тоже не было....
И дождавшись когда последний аккорд стих в тишине раздались несколько громких, размеренных, нарочито растянутых хлопков
- Браво. - в спокойном голосе восхищения - выражением которого служит это слово - не было и в помине. Мало того он был полон мрачной иронии
- Браво Анна. Позвольте спросить - когда у нас в доме успели отменить траур? Или "придя в себя" вы решили отменить его самовольно ?

- Помнится ему нравилось и когда вы пели. Может тогда и споете? Для полноты картины - влет, не задумываясь жестко ответил Владимир в голосе которого словно лязгнул металл - Не стесняйтесь пожалуйста. Это ведь привычное дело - петь и играть... Для покойника.

Он лишь усмехнулся, хоть и стиснув зубы за этой усмешкой, так что она оказалась перекошенной. Господи как трогательно. Какое глубокое погружение в образ "угнетаемой жертвы" жестокого хозяина. Право это было бы забавно сыграть с ней в эту игру... Возможно и было бы, но какой в этом смысл?" Вопрос заданный самому себе был конечно справедлив, и как всегда одним махом отрезал все. Даже желание говорить вслух, неважно с кем, где и о чем
- Разве я произнес слово "запрещается?" - сухо отозвался Корф, - Отец вас видимо переоценивал предполагая наличие у вас абсолютного слуха. По мне хоть живите у этого рояля, не все ли мне равно. -он пожал плечами и неторопливо направился через гостиную к двери ведущей в столовую

Владимир же после чашки кофе вывел вороного из конюшни и помчался по дороге. Куда глаза глядят. Фриз скакал, развевая черную гриву, но впервые бешеный галоп не приносил ему удовольствия. Через полчаса этой скачки больше похожей на полет он попридержал коня. Раз это не доставляет радости - зачем лишний раз выматывать своего любимца. Но почему. Из-за Анны? Вздор, утренний диалог ничего для него не значил. То что она сама себе кажется невинной жертвой в руках жестокого хозяина - его тоже не трогало. Почему же
Еще одно утро. Серое хмурое небо, пустая дорога по которой лишь вдалеке тащится какая-то груженая лесом телега. Позади пустой дом. Поместье. Крепостные. Владения барона Корфа..... впереди.... впереди пустота. Череда бесполезных дней заполненных лишь на четверть какими-то необходимыи мелочами.
И все
Ничего больше.... ничего. Всю жизнь, с восьми лет когда его отдали в Корпус - и до октября - он был счастлив и горд быть тем кем он был. Кадетом, военным, корнетом и наконец поручиком. Не за горами было и следующее повышение - три года на войне, шесть боевых орденов, многочисленные награды меньшего толка вроде лестного для него хоть и не официального звания "лучшего стрелка императорской армии" - эполеты штабс-капитана были от него всего лишь еще в паре месяцев столичной выслуги. Друзья, приятели, товарищи сплошной круговорот службы и событий, караулов, заданий и веселых посиделок с друзьями. Вихрь разноцветной столичной жизни где молодому офицеру если он хорош собой и неглуп открывается такая масса возможностей...
С этим покончено. Нав-сег-да. Господи хоть бы сослали не в родовое имение а на Кавказ! Там правда сейчас вроде перемирие но ведь там никогда не мирно совершенно. Была бы вновь армия, да хоть простым солдатом, в муштру, в голод, но.... туда где хоть есть хоть какое-то действие, и хоть какой-то смысл.
При мысли о Кавказе что-то скрутилось у него в животе. Три самых страшных, жестоких и.... памятных года в его жизни. Там был Воронов дружба с которым выросшая из общей крови среди огня и пороха была чем-то совершенно особенным. Прошел год с тех пор как Корфа вернули в петербург а Воронов остался там. Жив он еще или нет? Вроде активные действия не велись но сколько так вот погибали в мирное время - просто отправившись из гарнизона к речке и возвращались обратно переброшенными через спину коней, когда никто не мог ни увидеть ни найти убийц растворявшихся среди камней как призраки.
Он яростно вскрикнул, пугая жеребца, тот неодобрительно заржав приподнялся на полупессаду и вновь помчался по дороге.
Больше он в тот день не думал. Ни об Анне, ни об отце, ни о будущем которого больше не было. Надо было что-то делать. Чем-то занять себя, иначе можно было сойти сума от повседневной рутины и ничего более. И он занялся в первую очередь тем чтобы обустроить хотя бы собственный кабинет так, чтобы быть там у себя. А не у отца, словно дожидаясь как он вот-вот войдет в дверь, чего никогда не случится. У себя. В своей комнате, своем доме и пусть это будет ему крепость - потому что в собственной душе такой крепости он сейчас не ощущал

Переделки затеянные им в кабинете и библиотеке заняли почти неделю. Эти дни Анна благоразумно не попадалась ему на глаза, а сам Владимир о ней не вспоминал. Владимир никогда не понимал привычку отца засиживаться с книгой в кабинете, где все было заставлено книжными шкафами, а принимать посетителей в библиотеке - где почти все пространство заполнял большой письменный стол с приставной частью для напитков и два гостевых кресла с маленьким столиком между ними, стояли копии головы Сократа и несколько других алебастровых скульптур, а книг было всего ничего - два шкафа вделанные в торцевую стену, один из которых был заполнен латинскими а второй немецкими книгами. Спрашивается зачем в таком случае библиотека библиотекой называлось? Из-за двух шкафов? Нет уж. Делами и визитерами следует заниматься в кабинете а книги держать в библиотеке.
В результате обе комнаты преобразились.
В библиотеке теперь все стены оказались сплошь заставлены книжными полками - от пола до потолка за исключением окон, двери и камина. Столяру в Грачевке было велено соорудить  лесенку - пятиметровая высота стен не позволяла бы иначе дотянуться до верхних полок. Маленький стол который ранее стоял в кабинете поставили углом между наружной и дальней от входа стенами, кресло к нему оставили любимое отцовское, то что было ранее в библиотеке - обшитое дубленой кожей поверх мягкой многослойной войлочной обивки. А два кресла ранее стоявшие тут Владимир распорядился и вовсе вынести в восточное, нежилое теперь крыло. Глядя на них он так и видел Долгорукую, устроившуюся с бокалом напротив него и жеманившуюся, с нежнейшей улыбочкой расписывающую о том как его отец "сегодня же должен покинуть это имение". А поворачиваясь лицом к стене и лестнице наверх он вновь видел отца, опирающегося одной рукой о спинку кресла а второй обвиняюще указывающего на него. И так и слышал вновь его крик "Ты недостоин фамилии Корфов. И наследства недостоин!" Да...... только лишь лишь на единственного сына и повышал голос старый барон. Никто, даже крепостные, соседи или друзья - не представляли что степенный, добрейший человек с мягким голосом может так кричать. И какое при этом у него делается лицо - знал лишь он один. Да пожалуй еще и Анна в присутствии которой отец не стеснялся кричать на него.  Вместо них из того же старого крыла перенесли два кресла ранее стоявшие в малой гостиной матери - глубокие, уютные, с подушками под ноги, и расставили их по разным углам комнаты. Но если со столом, креслами и шкафами было легко, то с самими книгами придется потом очень долго возиться - он это понимал. Книг в доме было много, и благодаря тому что места для них теперь стало гораздо больше Владимир собирался пополнить собрание. На второй же день переделок он отправил довольно емкий запас в Петербург на книги Бальзака, Уэверли, лорда Байрона, Руссо и еще нескольких других, любимых им авторов, а пока - все книги для переезда собраные в громадные коробки ждали того момента когда их распределят по полкам.
А вот кабинет приобрел совсем иной вид. Ранее достаточно безликая комната неуловимым образом теперь отражала характер своего нового обитателя. Темно-зеленые тяжелые портьеры на высоких окнах собирались складками на полу, стол - массивный и широкий с приставкой для напитков, ранее стоявший зачем-то в библиотеке - занял место в простенке между окнами,  а не посреди комнаты как было ранее. Тяжелое резное деревянное кресло с высокой жесткой спинкой было очень старым, его пришлось отлакировать заново, но теперь за этим столом оно смотрелось так словно было изготовлено специально для него. Коллекция оружия - и своего собственного, и то что он когда-то присылал отцу заняла место в простенке между окнами, над столом, и по противоположной от входа стене. А портрет матери, ранее стоявший просто на поставце посреди комнаты - Владимир повесил над камином. И рядом с ним - через несколько дней повесили и портрет отца, сделанный по тому небольшому портрету кабинетного формата который был написан еще при жизни старого барона. Вдоль стены в которой была входная дверь поставили стеллаж на котором можно было бы хранить некоторые избранные книги, а также то что до этого времени лежало кучей в сундуке - расходные книги за предыдущие годы, коробки с перепиской и всякое разное. И в довершение всего - два небольших но удобных кресла с гнутыми спинками и темно-шоколадной обивкой заняли место между столом и камином, вместе с маленьким столиком между ними.
И когда наконец перестановка была завершена Владимир едва начинало темнеть ухошел в библиотеку и несколько часов вечеров кряду был занят лишь тем что протирал и сортировал книги и расставлял их по полкам, стараясь соблюдать тематику и языки. Он скинул сюртук и жилет, закатал до локтей широкие рукава рубашки. Фолианты были и тонкими и толстыми в самых разных переплетах, попадались даже старинные издания с металлическими уголками или теми где остро свернутая кожа по краям царапались не хуже металлических. Некоторые выглядели так словно их никогда не открывали. А некоторые были изрядно потрепаны. Тут были книги и новые, которые отец выписывал из Петербурга и такие ветхие которые были старше его деда.
Книги... книги из отцовского кабинета и библиотеки. Среди них нет практически ни одной которой он бы не прочел. И иногда поглаживая пальцем  тисненые корешки он чуть улыбался припоминая то один то другой эпизод. "Die Leiden des jungen Werthers" в первый раз ее заставляли его читать в не по произведению раннем возрасте. Просто для того чтобы развить язык, и тогда он так ничего и не понял. А потом перечел в девятнадцать и был потрясен, хотя кто бы в это поверил.. Тонкий томик лег на полку и он отодвинул коробку и копался в других пока не отыскал и остальные - которым надо стоять рядом с этой. Ифигения, Эгмонт, Торквато Тассо.... А где же...
Искомый томик появился с самого дна ящика. Он осторожно погладил переплет, и с задумчивой полуулыбкой поднес к губам верхний край переплета. Перед глазами мелькнула картина - поздний зимний вечер, свист ветра за стенами дома, морозные разводы на стеклах, единственная свеча свет которой отражается в темном окне. Снизу доносятся звуки рояля. Анна опять играет. Отец наверняка рядом - слушает захваченный магией звуков. А ему завтра до рассвета уезжать. Каникулы закончены, надо возвращаться в Корпус. Он сидит в своей комнате заполночь, словно ожидая что откроется дверь, и войдет отец. Пожелает доброй ночи. И счастливого пути за завтра. Сидит долго. Взгляд скользит по строчкам, оплывает свеча. Вот наконец замолкает и рояль. Через какое-то время он слышит легкие шажки на лестнице и в коридоре. Это Анна возвращается к себе в комнату, пожелав дядюшке доброй ночи. Стихают все звуки в доме. Тяжелая поступь Григория проверявшего на ночь глядя все окна и крышу по коридору и вниз по лестнице. Все. Тишина. Свеча оплывает до конца, комната погружается в темноту. Весь дом спит, а отец так и не пришел. За темным стеклом ветер крутит белые призраки лепя их из снега. Он не спал в ту ночь. И стоя у окна смотрел и смотрел на вьюгу и чтобы не думать об отце и об Анне - вспоминал слова из только что прочитанной книги. А утром - как и должен был, уехал еще до рассвета. Было темно, и вьюга не улеглась с новым днем. Провожал его лишь Григорий с фонарем, притоптывавший на крыльце от холода, и ворчавший - "В такую погоду-то... ". А куда было деваться - быть в Корпусе надлежало еще до полудня, иначе взыскание. А отец с Анной проснулись гораздо попозже, и занялись своими обычными делами. И снова был рояль и музыка, она возможно читала ему вслух а он рассказывал ей что-нибудь интересное. Странно. Даже сейчас прикрывая глаза он видел их рядом - так четко словно мог дотронуться до них рукой. Им всегда было так хорошо вместе. Отец был прав - она делала его счастливым... Господи.....
Владимир не глядя поставил томик на полку и подошел к окну. Там было темно, и тоже падал снег. Правда это была не вьюга. Тогда он ждал отца, ждал.... даже зная что он не придет, ждал несмотря ни на что... и не дождался. А сейчас - уже некого ждать. Он прислонился лбом к темному, холодному стеклу
- Да кто ж ты наконец.... я.... часть той силы что вечно хочет зла.... и вечно совершает благо....

Отредактировано Владимир Корф (04-04-2015 21:16:02)

Владимир вздрогнул когда в тишине раздался ее голос. Не сразу обернувшись он прикусил губы, выпрямился, нацепляя вновь привычную маску и повернувшись посмотрел на нее. Но уже готовые сорваться с языка слова так и остались непроизнесенными. Он лишь взглянул на нее, на стеллажи и  повел затекшими плечами
- Благодарю.

Вот это была неожиданность. Корф был так удивлен что его изумление на секунду словно проглянуло сквозь обычно непроницаемую маску. Впрочем это продлилось недолго, и он лишь пожал плечами. Вот уж не ждал что она предложит помощь. Был уверен что она сейчас сидит где-нибудь у себя или у Варвары или в гостиной у рояля и растравляет свое привычное настроение жертвы. Особенно после поминок. Он знал что сегодня девятый день, но не появился на них, безо всяких объяснений. Пусть думают что хотят, когда в жизни его заботило чужое мнение. А еще он знал что изменения которые он произвел в кабинете скорее всего вызовут волну гнева - хоть и скрытого. Для Анны всегда хозяином этого дома будет отец. Ее покровитель. А он - лишь узурпатором, "жестоким хозяином", даром что пока ни к кому и ни в чем никакой жестокости не проявлял. Все же репутация - великая сила. Книги всегда были второй ее страстью после рояля и он не удивился что ей тут понравилось, но... предлагать помощь? Это было настолько неожиданно что он не зная что ответить лишь пожал плечами.
- Как вам угодно....
Он отошел от окна, и вооружившись каким-то подобием изогнутого зубила которое оставил ему Григорий - вскрыл один из ящиков с новыми книгами, которые он выписал из Петербурга.

- И с каких это пор вы спрашиваете у меня разрешения - довольно ехидно отпарировал Владимир, но то ли от возни с книгами, то ли от того что ему пришелся по душе ее детский энтузиазм его ехидство прозвучало почти как добродушная усмешка. -

- Имеете в виду историю дона Альвара и Бьондетты, если я правильно помню ее имя? - не глядя на нее Владимир выставлял в ряд книги на одной из полок до которой только мог дотянуться вытянувшись во весь рост и подняв руки - Нет, эта история меня не впечатлила. Завязывалась интересно, продолжалась захватывающе а закончилась.... нелепо. Ничем.
он отер руки тряпкой, и оставив Анне в полное распоряжение ящик с новыми книгами открыл один из старых, и закашлялся от поднявшейся оттуда пыли. Их следовало протереть, и пожалуй поднять на самый верх - это были произведения из разряда тех что "должны быть в наличии в просвещенном доме" но читать которые ради удовольствия никому бы и в голову не пришло. Философские трактаты, землеописания устаревшие еще во времена его прадеда, и одному Богу ведомо что еще. И неожиданно сам для себя он вдруг сказал, совершенно безотносительно к монументальному восьмитомному "Канону" который сейчас собирал в тяжеленную стопку чтобы поднять ее наверх, под потолок - глядя на тяжелый том он выговорил бесцветно
- Вы помнится не только от какой-то книги боялись темноты. Часто спали с зажженным ночником. А отец устраивал разнос той горничной по вине которой он гас.

- А ведь чего проще, слезть с кровати, сунуть под нее свечу и убедиться что никого нет. - Владимир поднял собранную стопку повыше - насколько мог достать и поднявшись по лесенке до самого верха переставил их одну за другой на верхнюю полку. Странным было это ощущение. Совсем недавно стояли они вот так рядом у могилы, глядя на большой деревянный крест, и вспоминали - о его словах, его привычках.... и говорили - мирно как никогда до этого. Несколько минут мира объединенных общим горем. И сейчас вот. Книги на которых они оба выросли - кусочек детства на этот раз равно доставшийся обоим. Долгим ли будет хрупкое перемирие - он не знал, но и не особенно об этом заботился.  - Только вот разочарование от того что там нет ничего... даже чудовища - будет посильнее чем страх и ожидание, поверьте на слово

Облегчение.... да как ей объяснить что даже страх лучше чем пустота? Он неопределенно дернул головой, и спрыгнув с лестницы стал набирать новую кипу книг для верхних полок. А вот вопрос поставил в тупик - настолько что он не удержавшись обернулся и посмотрел на нее. Она что - серьезно? Как будто сама не знает.... Что это - новая шпилька? Да вроде нет... не похоже. Странно, таким тоном она еще никогда с ним не разговаривала. Только тогда - у могилы, когда вокруг было темно и вокруг них беззвучно сыпались крупные хлопья снега а перед глазами стоял этот высокий крест с табличкой "Здесь покоится герой войны 1812 года ......." Эта табличка словно наяву встала перед глазами и он передернул плечами пытаясь избавиться от наваждения. Боялся в детстве? Он попытался вспомнить. Темноты? Нет, он любил когда темно, и свечи в комнате по ночам зажигал лишь когда хотелось читать. Чудовищ, призраков, леших? Ну да, в первую секунду пробирало ледяной дрожью по всему телу. А потом он соскакивал с кровати и заглядывал под нее. Или совался со свечкой в шкаф в очередной раз убеждаясь что там никого нет. И на кладбище и на старую лесопилку бегал по ночам, когда душу волновали леденящие кровь истории о тамошних призраках. Что это было? Азарт, мальчишеская бравада, мужество или попросту любопытство? Или - скорее нечто среднее - когда готов сотворить что угодно, любое безумство чтобы не дать развиться внутри себя тоненькой мерзкой дрожащей ниточке страха которая хочешь-не хочешь а в первый момент всегда возникает. Вот он и рвал эти ниточки всеми средствами - и тогда и потом. А что же было самым ярким, самым негативным из детства? Одиночество, обида, ревность, чувство заброшенности, почти ненависть... Какие уж там чудовища под кроватью когда самое главное из них грызло сердце с момента смерти матери -  страшным чувством вины. Но рассказывать все это.. как? да и зачем?
- Нет. Не помню - сказал лишь он вслух, набирая стопку побольше чем в первый раз, чтобы не лазить десять раз там где можно слазить восемь - Возможно у меня просто было недостаточно воображения

- Как-то раз - отозвался Владимир забираясь по лесенке наверх, и отодвигая уже скопившиеся на верхней полке книги в сторону чтобы освободить место для новых - как-то раз отец сказал мне что храбрость сродни глупости когда она проистекает от отсутствия воображения. Глупец лезет на гору не потому что не боится высоты а потому что попросту не представляет что с ним станет в случае падения. Вот так например - он вдруг с усмешкой откинулся назад, словно падая спиной вперед сверху, вместе с лестницей. Лестница заскрипела, покачнулась, наклонилась. Вбитые в стену крюки удерживавшие полку затрещали удерживая его вес - чтобы не упасть он зацепился кончиком ботинка снизу за одну из полок - но с минуту пробалансировав так, на лестнице словно озорной мальчишка на стуле поднятом на две ножки - вновь позволил ей опуститься на прежнее место и как ни в чем не бывало подтянул на верхнюю полку приготовленную стопку. И стал ее расставлять Он был прав, как и всегда. Показалось ли ей или в его спокойном и вроде бы невозмутимом голосе мелькнула тень горечи?

Корф внимательно посмотрел на нее с верха лестницы. Этот тон... он слышал его лишь однажды, там, в церкви, у гроба, когда они были там вдвоем. Тогда впервые быть может он смотрел на нее без жгучей ревности снедавшей его чуть ли не всю жизнь. Ревность умерла вместе с тем, кого он ревновал, оставив зияющую пустоту. И в эту пустоту словно в бездну лились то ирония, то горечь, то злость, то печаль - все что он испытывал глядя на нее со дня смерти отца. Лились и исчезали без следа, потому что пустота поглощала все. А вот сейчас? Анна любила отца, он это знал без тени сомнения, и была любима им так, как отец никогда - что бы она ни говорила - не любил его самого. Но была ли в этом ее вина? Будь на ее месте любая девочка потерявшая родителей едва ли не в грудном возрасте и неожиданно обретшая в новом покровителе второго отца? Разве были бы его чувства иными? Нет.... не были бы. Она дразнила его в детстве, и не раз, и взамен на его колкие выходки частенько мстила тем что демонстрировала словно бы напоказ что отец любит лишь ее одну, хотя он и без того это знал. Но умудрялся не показывать насколько это было больно, и все его нападки на нее все окружающие объясняли лишь вздорным характером. Так почему же она теперь, когда отца нет - ведет себя по-иному? И тогда в церкви и сейчас? Почему убеждает в том в чем ранее разубеждала причем с чертовской достоверностью? А ведь Анна совершенно не умеет лгать, он это знал с самого детства, и уж тем более никогда не могла провести его. И сейчас он чувствовал что говорит она искренне. И верит в то что говорит. Почему? Дух противоречия заставил его губы перекоситься в усмешке которую можно было бы назвать злой, если бы в ней не было столько горькой иронии. Владимир спрыгнул с лестницы, не утруждая себя спуском по ступенькам, и взяв девушку за плечи повернул ее лицом к себе
- Вы это говорите потому что жалеете меня сейчас, и хотите сделать мне приятное, верно? Благодарю, Анна, но увы, я слишком хорошо знаю что именно чувствовал ко мне отец, и это то чего вы не знаете. Хотите докажу?

- Любил.... нет, Анна. Это не то слово. Он гордился мной - да и то признался в этом лишь на смертном одре - тихо произнес Владимир, глядя на нее. - Гордился - ибо было чем. В двадцать четыре года я был лучшим стрелком императорской армии, боевым офицером, за три года войны заслужившим шесть орденов, это при том что обычно к награде представляют не чаще чем раз в год. Гордился как продолжателем рода. Носителем своей фамилии. Но меня он никогда не любил. И доказать это очень просто. Скажите, как он отреагировал когда Андрей привез ему мои награды? Ведь вы всегда были с ним рядом, наверняка и в тот момент тоже. У вас ведь прекрасная память - вспомните его слова, и скажите вслух. Дословно.
Он не знал что именно сейчас услышит, но предполагал - по тому что последовало затем. И сейчас хотел. Хотел услышать.

"Сказал что вы заслуживаете тюрьмы" Владимир на мгновение закрыл глаза услышав это. Да, он предполагал нечто в этом роде. И то что отец бросил ему в лицо - было по сути гораздо хуже. Но слова причинили боль, хоть и ожидаемую.
- Верно. - почти прошептал он, словно бы пропустив мимо ушей ее последующие слова - Ничего другого я и не ожидал. Он резко отвернулся к окну. Зачем, зачем он вообще углубился в эту тему?! Но теперь ее надо было раскрыть и прояснить до конца. Рану в которой скопился гной надо вскрыть и прочистить, как бы это ни было больно. Чтобы потом не вспоминать о ней. Так и эту тему надо было прояснить ей до конца. Чтобы не слышать больше это "Иван Иванович так любил вас" которое было лишь тем во что она хотела верить, и во что, щадя его, пыталась заставить поверить и его.
- Он отрекся от меня, стоило мне оступиться. Там, в крепости, ожидая расстрела я мечтал лишь об одном. О том чтобы увидеть его - хоть на пять минут. Поговорить, попросить прощения. После приговора разрешили свидание. Когда в камеру вбежала Натали и кинулась на шею Мишелю.... знали бы вы как я смотрел на дверь. Как надеялся на чудо. Что вдруг... каким-то образом случится чудо, и войдет отец. Знали бы вы... Но там были лишь жандармы. - он вскинул голову и глубоко вдохнул чтобы разжать тугое кольцо сжимавшее горло - Чуда не произошло. Он оставался в поместье, благополучно выздоровел и занялся делами с Долгорукой. У него были более важные дела чем повидаться с сыном перед расстрелом. У него не нашлось времени даже на то чтобы черкнуть мне хоть полслова на клочке бумаги. Скажите если можете - человек который испытывает хоть тень любви к собственному сыну способен вот так, походя отправить его на смерть без слова прощения. Без благословения. Без прощания?
Он обернулся к ней, его лицо было бледно а глаза горели каким-то лихорадочным блеском
- Ну? Скажите, Анна. Любящий отец способен на такое?

- Так болен что не мог продиктовать даже два слова собственному сыну чтобы попрощаться с ним перед его расстрелом? - улыбка Владимира была пронзительнее чем крик, чем самые горькие слезы. - Вы любили его. Вам просто нестерпима мысль что он мог быть с кем-то несправедлив или жесток. Вы ведь были все время рядом с ним. Скажите - вспоминал ли он обо мне? Даже после выздоровления? Боюсь он был слишком занят постановкой "Ромео и Джульетты" чтобы вспомнить о том что его сын возможно уже похоронен где-нибудь в безымянной могиле среди прочих на кладбище в Петропавловской. Посмотрите мне в глаза, Анна, и если сможете - скажите что это неправда!

- Похоже прятал он их не только от меня и вас, но и от себя, и от самого Господа Бога - Владимир смотрел на нее, с беспощадной ясностью, не делая ни единого движения чтобы осушить эти слезы. - Но видит Бог, я любил его всегда. Даже зная что я ему нужен лишь как предмет гордости и носитель фамильного имени. Даже тогда, в Петропавловской, когда не получив от него весточки стал к стенке. Даже когда вернулся чудом избежав расстрела и застал дома разгар приготовлений к спектаклю, и отца увлеченного ролью режиссератора. Я любил его всегда, и никогда, ни разу в жизни - Бог мне свидетель, никогда даже самые явные признаки его пренебрежения и холодности не могли этого изменить. Знаете что он сказал мне когда я вернулся, и умудрился попасть как раз во время его встречи с Долгорукой и Забалуевым, когда он в смятении не знал что противопоставить этим двум хищникам? О-о, мой отец был слишком мягким и благородным человеком. Перед подлостью и двуличием он оказался беззащитнее ягненка и мог лишь руками разводить, не понимая что вообще происходит. Он верно не говорил вам что это я заставил Долгорукую подобрать юбки и убраться из нашего дома? Хоть и на время. А ведь она требовала чтобы он выселился в тот же день, и неизвестно чем бы кончилось дело если бы я опоздал, потому что отец был совершенно сбит с толку... Так хотите знать что он сказал мне?

- Вначале он сказал "Ты победил!" - торжествующий голос отца казалось раздался в этой библиотеке только сейчас. Владимир поднял голову, глядя куда-то поверх ее волос. Он говорил ровно и невыразительно - Мы говорили долго... о Долгорукой. О Карле Модестовиче. О вас.... А потом он обратил внимание на то что я одет в штатское. "Володя? А где твой мундир?" "- Я польщен что вы наконец обратили внимание на меня, отец" Спустя более часа после того как я вошел в комнату он обратил внимание на меня самого. Он ни словом не спросил каким чудом я на свободе. Почему я жив. Спросил лишь почему на мне не надет мундир.....
Он прошелся по комнате, не сразу заставив себя продолжить дальше. Остановился у окна, глядя в вихрящуюся снегом тьму снаружи
- Мне пришлось сказать ему правду. Что цена моей свободы - разжалование. Что я больше не офицер Императорской Армии..... Возможно человек который любил своего сына - сказал бы - "да безразлична цена. Главное ты жив, сидишь здесь, рядом, а не лежишь в земле с дюжиной пуль в теле..."возможно любящий отец сказал бы так.... Но он сказал лишь...." Какой позор..... Боже.... Какой позор...."
Его голос пресекся на секунду. В темном стекле он вновь увидел опешившее, гневное лицо отца. И заговорил тихо, почти шепотом, не замечая что повторяет следом за отцом слова которые он выкрикивал ему в лицо, словно проклятия
. Ты недостоин фамилии корфов. И наследства недостоин.... Завтра же.... я не только напишу вольную для Анны... но и перепишу завещание....

- Простить.....!? - Владимир вздрогнул и обернулся, глядя на нее запылавшими глазами - Анна! Да это я, я должен был просить у него прощения. За то что я не такой сын какого ему может быть хотелось! Единственное о чем я мог думать перед расстрелом - это о том что так и не успею сказать ему это. Сказать что всю жизнь любил его, что всегда, всю жизнь хотел лишь одного - чтобы он мною гордился! Он прижал кулак ко лбу и закрыл глаза Попросить прощения за эту дуэль, я ведь знал, знал что он сочтет ее позором. Анна, он кричал мне "Это ты опозорил фамилию Корфов.... Я на войне жизнью рисковал во имя Государя, а ты задумал лишить жизни будущего Императора".... Ему было довольно этого, он не знал подробностей, ничего не спрашивал да хоть того же Андрея или меня! Ему было попросту это неинтересно. Сам факт говорил сам за себя. И он вынес приговор - как Император - без выяснения обстоятельств, приговор окончательный и не подлежащий обжалованию. А ведь я не подвергал жизнь наследника риску! Думаете я смог бы выстрелить в цесаревича и опозорить имя своего отца? Чтобы героя наполеоновской кампании считали бы отцом государственного изменника.... 

Отредактировано Владимир Корф (06-04-2015 00:58:59)