Александр не находил себе места. Два дня, целых два дня - его ни на секунду не оставляли одного, и даже написать письмо он не мог, не будучи уверенным что его не вскроют. Такого еще никогда не было - но отец, предвидя, что сын может сотворить какое-нибудь безумство не думая о последствиях - попросту приставил к нему охрану! Не открыто конечно, придраться было не к чему, у дверей его покоев не стояли часовые с саблями наголо, но все обстояло еще хуже! На прием постоянно прорывались какие-то люди, и вместо одного адьютанта к нему приставили еще троих - под предлогом того, что один не справляется. И эти четверо - попеременно то входили в комнату с какими-то пустячными вопросами и донесениями, то докладывали о всякой ерунде, то приносили письма - да не скопом, как это обычно делалось - а по одному. Складывалось такое ощущение что каждая кошка во дворце задалась целью написать цесаревичу по нескольку строк - от любовных записок фрейлин - до нелепейших просьб разрешить ссору между офицерами. Как будто он когда-то этим занимался! То и дело наведывался Жуковский, и то отчитывал, то сочувствовал, то прикидывался и вовсе что ничего не произошло. Оставалось лишь благодарить Бога за то, что Мария отправилась с его сестрами в Екатерининский дворец - к концу следующей недели была назначена рыцарская карусель, и она, никогда не видевшая этой забавы - хотела посмотреть на подготовку к столь знаменательному зрелищу, подобрать костюмы, погрузиться в атмосферу которую создавали во дворце, и как следует поскучать по нему, Александру - чтобы в полной мере поиграть в прекрасную даму, к которой вернулся ее странствующий рыцарь. Эта полудетская задумка его бы позабавила и растрогала - но сейчас он мог лишь радоваться что она уехала. Ей он не смог бы лгать, от нее не смог бы отворачиваться, а рассказывать ей.... про Владимира... было выше его сил. Между ними вновь выросло бы непонимание, утайки... Нет.
Марии не было, и Александр скрипел зубами, ругался, и отсылал всех, но они приходили снова, пока он наконец не заперся у себя в спальне заявив что будет спать.
----------
Он не помнил как провел время с утра до двух часов пополудни в день казни. Воскресенье. Это было воскресенье. Он стоял у окна, слушая как плывет над городом благовест сотен церквей и церквушек, и думал о том, что сейчас - там, за рекой, под тем шпилем который не был виден ему из-за густого снегопада - раздался залп, хлынула кровь, и его друг - единственный друг - рухнул мертвым в снег. Невольно вспоминалась дуэль. Сколько тогда было крови... а сейчас? Сколько будет стрелков? Полдюжины? Десяток? Дюжина? Десяток ран. Алый поток, который тогда, в сентябре снился ему в кошмарах - сейчас казался наяву - словно им отсвечивал вихрящийся снегом воздух.
А потом он сидел за своим столом - в одной рубашке, с бутылкой коньяка. Он хотел пить.... напиться - вдрызг! Но почему-то не мог. Ерошил волосы  так, что в конце концов обычно аккуратная шевелюра за которой он так следил - стала похожа на разворошенное воронье гнездо.
В конце концов он не выдержал - молчание раздирало ему душу и он всерьез начал опасаться что попросту накинется на первого кто войдет. Ему не давала покоя собственная трусость. Да, он старался поступать разумно - как говорил ему Корф, он держался, честно держался как подобает его сану, но.... и что с того? Корф мертв - и этот совет ничем никому не помог. Он забыл и о том что устроил Владимиру встречу с женой, что устроил ему встречу с другом - забыл обо всем, и клял себя за бездействие, за бесполезность, помятуя о главном - о том, что он так и не поговорил с отцом, хотя это было первое что он хотел сделать. Но - отчего-то всегда считавший свое мнение непреложным - на этот раз повиновался просьбе Корфа молчать. Для чего? Он хотел умереть не замарав себя бесполезными попытками защититься? Чтобы не считали что он малодушно просит пощады и сам попросил наследника заступиться? Вздор, никто бы так не подумал. Или подумал? Александр окончательно запутался. ему становилось все тяжелее сидеть в тишине и когда часы гулко пробили два часа пополудни он не выдержал. Оделся, и даже не приглаживая волос отправился к отцу. Через приемную где сидело без малого дюжина человек он идти не хотел - но у него был свой путь - через покои матери, малую гостиную и несколько меньших помещений - через внутреннюю дверь. Из-за двери слышались чьи-то голоса. Неважно кто там у него сидит - со внезапной яростью подумал он, и уже поднял было руку чтобы толчком распахнуть дверь, как застыл на месте, услышав голос отца
- - С какой стати я должен помиловать барона Корфа?
Юноша застыл на месте.
- С той стати, что он невиновен в возведенных на него обвинениях, Ваше Величество. - произнес из-за двери чей-то ровный, но звучный, явно привыкший командовать голос, показавшийся ему чем-то знакомым. Александру показалось что его ударили в оба уха. Восторг пополам с недоверием словно толкнул его изнутри. Позабыв о всех правилах благопристойности он приник к двери всем телом, жадно прижавшись ухом к сквозной резной филенке, прикрытой лишь шелковой драпировкой со стороны кабинета.
Он слушал разговор то бледнея то краснея, с замирающим дыханием и широко распахнутыми глазами. Имя которое упомянул отец, называя своего собеседника - было ему тоже знакомо. Граф Воронов. Кажется он встречал кого-то с таким именем у Корфа.... да, на свадьбе некий Воронов держал бутылки по которым стрелял Владимир. Но - прийти к Императору? И разговаривать с ним - ТАК? Напрямик, не подбирая слов и не обходя подводных камней? Этот человек - сумасшедший или самоубийца? - росло непонимание, но вместе с ним - восторг, к которому примешалась толика зависти. А он-то считал себя настоящим другом... вот оказывается какой бывает дружба.... А я не мог поговорить так с ним, хотя он мне родной отец!!!
Хотя он был к себе несправедлив, и краем сознания понимал это. Отец бы не воспринял его слова, назвал бы ничего не соображающим юнцом и все. А вот к этому он прислушивался! Хотя от ледяных ноток в голосе отца, от того как он срывался иногда на крик - мороз пробирал по коже а от спокойной - но такой емкой угрозы Александр прикусил губу. "сейчас откажется". Нет... не отказался. Хотя внезапно охрипший неживой голос произнесший "подписывайте указ... Государь"казалось принадлежал привидению, а не живому человеку.
От слов что были сказаны после - Александр отпрянул, недоверчиво поглядев на дверь, и едва не подпрыгнул от грохота стула и рева отца "Не сметь! Я приказываю!" Господи. Выходит прямо там, сейчас за этой дверью....
- Александр? - раздался сзади мягкий голос матери и он отскочил словно дверь была раскалена. Раздался шорох юбок и вошла Императрица.
Он не помнил что она говорила, не помнил что отвечал - после того разговора говорить с матерью было тяжело, но приходилось быть неизменно почтительным. Она оставила его лишь через четверть часа, и он жадно прильнул к двери ухом, но не услышал ничего. В кабинете было тихо. Значит жуткий разговор уже закончился.
Он опрометью бросился было в приемную к отцу - но его перехватил Жуковский, от которого он никогда не умел быстро отделываться, и с тех пор.....
--------
Но теперь он скакал в Двугорское. Со всей прытью на которую были способны лошадиные ноги - презрев и экипаж и сами - мчался едва сумев сбежать из-под надзора, словно мальчишка, словно дезертир. Сегодня было четырнадцатое число. Поминки. Он не успеет - время перевалило далеко за полдень. Но.... Принести соболезнования вдове, и -рассказать. Рассказать об этом невероятном посмертном помиловании. Казенным порядком этот указ будут гонять по инстанциям еще с неделю если не больше, но ему казалось важным как можно скорее принести эту весть в дом Владимира. Вряд ли это станет большим утешением для вдовы, но для друга это было важно - он знал. Важнее всего.
Взмыленный мерин пролетел по укрытой снегом подъездной дороге, влетел на широкий двор, оскальзываясь на расчищенных плитах и с разгона промчался едва ли не до самого конца, где двор переходя в парковую дорожку уходил под заснеженные еловые лапы.
Александр едва успел соскочить чтобы не упасть. Теперь... в дом?
И тут его ужалило. В этот дом, куда он входил легко - как к себе домой - теперь он войти не имеет права. Потому это больше не дом его друга. И он тут.... лишь Наследник престола, которого не любят.
Он неуверенно шагнул вперед и остановился, не решаясь подняться на ступеньки

Александр покачал было головой, и уже открыл рот чтобы спросить - как чувствует себя баронесса и можно ли к ней когда вопрос девушки заставил его вздрогнуть и ошеломленно поглядеть на нее. И тут Воронов? Хотя... если друг Владимира то это объясняет и услышанный разговор и то, что Анна его знает.
- Воронов.... - нерешительно начал он - Анна, вы не представляете какое странное совпадение. Ведь я как раз мчался сюда не только для того чтобы выразить соболезнования, но и рассказать о новости, которую узнал третьего дня, но никак не мог вырваться и боялся даже написать, чтобы письмо не попало не в те руки. Дело в том, этот Воронов говорил с моим отцом. И говорил так.... - цесаревич замялся, не зная как выразить собственные ощущения. - Он сказал ему все что думал я сам. И что не сомневаюсь - думали и вы, Репнин  - он глянул на Мишеля.  - Клянусь вам, я не трус, но слушая эту беседу - едва не дрожал! Вы не поверите, но он заявил в лицо моему отцу - Вы неправы, Государь. Можете такое представить? - он переводил взгляд с девушки на мужчину - Обвинил его в том ,что он  свершил неправедный суд, намеренно, что власть самодержца, властителя он направил на удовлетворение личной мести.... что он уничтожил человека, который был верен ему и не просто уничтожил, но и опозорил самым подлым образом. Мало того! Этот ваш Воронов еще и сказал что этим поступком - он, Император, опозорил самого себя. Я не знаю что за бес вселился в этого человека, но он либо сумасшедший - либо самый храбрый человек которого я только знал.

Отредактировано цесаревич Александр (19-08-2015 17:57:30)

Александр растерянно смотрел на девушку. Ее неподдельный, нескрываемый страх насторожил его. Ведь неспроста же она так беспокоится? Едва ли только потому что он -друг Корфа..
- Кто он вам? - тихо спросил он, кажется уже зная ее ответ и отчаянно желая услышать другое

- Он... - Александр замялся, подбирая слова. - Он потребовал помилования для Владимира. Чтобы его признали жертвой судебной ошибки, оправдали по всем статьям и признали полную невиновность. Чтобы.... Чтобы восстановить честь его имени. И... Император согласился. Он сказал что сделает это, но Воронов поплатится за свою дерзость. Тот согласился. А потом... - он смотрел в полные паники глаза девушки и вдруг почувствовал что не может сказать то, что он услышал. И торопливо закончил на - как ему казалось совершенно безобидной ноте - Император избрал наказанием разжалование из армии и ссылку в имение, под домашний арест до особых распоряжений.
Договорив, цесаревич вздохнул с облегчением. Конечно наказание страшное и позорное для таких как Корф и этот самый Воронов - судя по тому что он слышал потом, но для девушки оно не должно показаться чрезмерным.

Вот ничего так не хотел Александр, как чем-то утешить эту перепуганную девушку. А чем? Тем что он услышал потом? Да эта фраза и тишина за ней, и реакция отца напугали его самого! Хотя.... Он ведь слышал это "Не сметь! Поднимитесь и выслушайте меня!" Что бы там не происходило - Император не позволил этому случиться. Ведь он же слушал потом - в кабинете было тихо. А случись там что - шуму было бы много и долго! Но вместе с тем....
- Я не знаю - наконец совершенно честно сказал он - Возможно... я бы за такое поведение прежде чем о наказании думать - на гаупвахту отправил - чтобы поостыла горячая голова. Возможно и отец так же сделал. Все-таки цена которую затребовал Император была высока...