-хорошо,-кивнул мальчик и, посидев еще пару минут, соскочил с кресла и вышел из комнаты, прикрыв дверь. Данилку искать не пришлось, он уже или еще слонялся по холлу, отмеряя его шагами-тебя отец зовет, руку обрабатывать
Видимо вид у мальчика был совсем унылый, раз камердинер как-то заинтересованно посмотрел на него, видимо пытаясь понять, что произошло за закрытой дверью. Алешка остановился у противоположной стены и принялся пинать кадку с каким-то цветком,-Данилка, ты маму не видел?-окликнул он парня, когда тот заторопился к лестнице, видимо что-то надо было принести.
-внизу она была, в кабинете своем кажись
Алешка снова вздохнул,оставшись в одиночестве,и сел на пол, вертя в руках злополучный ключик. А может он потом извинится перед мамой? Например, завтра? А сейчас пойдет в комнату и просидит там весь день...Это ему казалось более гуманным, чем извиняться. Но вот завтра же все равно придется, а если не пойдет прямо сейчас, мало ли чем закончится...А еще может мама его сразу простит, как только он войдет, и обнимет, и скажет, что любит его, хоть он ее не слушался,и все сразу станет хорошо! Да, вот так и будет.
Поднявшись с пола, Алешка скатился вниз по лестнице, но уже у самой двери будуара снова замялся, кусая губу и, неуверенно постучавшись, заглянул в кабинет.
Мама сидела за столом, ее рука скользила по листу, выводя какие-то строчки. Почему она не подняла головы, когда он вошел? Раньше она сразу протягивала ему руку, улыбалась и притягивала к себе. А сейчас...Все еще сердится? Или обижена? Или расстроена? А что если она вообще перестанет его замечать?!
-мама...мама,я...пришел сказать, что...-Алешка замялся, подойдя ближе к столу и снова принимаясь вертеть ключик в липких пальцах.Ох, как же сложно! А рука так и выводит строчки, даже не ставя кляксы! Она его может и не слышит теперь?! Как же так! Он так не хотел!-прости меня,мамочка,я больше так никогда-никогда не буду!-воскликнул Алешка, рванувшись вперед и хватая ее руку своими липкими пальцами, не обратив внимания на выпавший ключ и капающие с кончика пера чернильные капельки,-я не буду больше воровать! И не слушаться тоже не буду!

-я...я...-бессвязно бормочут дрожащие губы, а по щекам снова заскользили непослушные соленые капли. Плакать хотелось еще в спальне отца, но там получилось себя сдержать, что его не мало радовало. Но рядом с мамой было все совсем по другому. И от ее объятий, от мягкого прикосновения руки к волосам, теплого голоса стало как-то легко-легко, что вся тяжесть прорвалась слезами, а вместе с тем он вспоминал слова папы и ее взгляд там, у лестницы, когда он вытащил их кармана леденцы вместо камешком, и ему снова хотелось провалиться сквозь землю. Шмыгая носом и кривя губы, что бы удержать новые поток слез, Алешка снова бессвязно забормотал,-я...мне...мам, мне...

Поступать честно...Вот только оказывается, надо иметь мужество, что бы поступать честно.
-я не могу,-покачал головой мальчик, рассматривая мамину руку, которую держал в своих. Он уже успокоился, отер щеки рукавом перепачканной рубашки и глубоко вздохнул,-папа меня наказал. Велел до завтрашнего утра не выходить из комнаты, а есть только то, что было в том ларце,- Алешка едва подавил неуместную улыбку - все же мысль о сладостях его грела и успокаивала. Ведь наказание ослабевало, если учесть, что его ждет мед и варенье, леденцы и орехи.

Отредактировано Алексей Корф (07-10-2015 18:37:33)

Алешка положил на стол ключик и выпрямился. Идти в комнату не хотелось, зная, что выход из него закроется на сутки, когда он в нее войдет, и он медлил, как мог, оттягивая неприятный момент. Но затягивать было тоже нельзя. Странно, даже для того, что бы пойти в комнату, казалось надо найти в себе какие-то силы или мужество, чуть ли не смелость.
Кивнув, он обнял маму за шею и вышел из кабинета,на ходу оправляя сорочку. Алешка слышал голоса из столовой, видимо накрывали к завтраку, и ускорил шаг, что бы ни с кем не столкнуться. Вбежав на второй этаж, он проскочил в свою комнату и захлопнул дверь,прислонившись к ней спиной. Все. До завтрашнего утра придется сидеть здесь. Зато скоро принесут вкусности! Заулыбавшись, Алешка пошел к умывальнику, стягивая через голову сорочку.

Едва Данилка вошел в комнату - прежде чем приступить к ежеутренней процедуре - Корф послал его на кухню, распорядиться насчет того чтобы отправили Алешке изрядный ящик сластей - не приносили на подносе для каждого приема пищи, а сразу - в большом количестве, да такой запас, что ребенку и в три дня было не съесть. Мед, варенье, засахаренные орешки и миндаль, леденцы и конфеты, и прочее - весь ассортимент хранившийся во вскрытом ларце. И солидный запас питьевой воды, с наказом пополнять его. Камердинер слегка ошалел от такого послания, но исправно выполнил то, что ему поручили. К тому времени когда он вернулся - Владимир размотал бинт, и разглядывал свою кисть, гадая - будет ли способен этот полубесформенный сейчас кусок мяса когда-либо шевелить пальцами, сейчас напоминающими бесхребетные бледные отростки. Прохладная вода с запахом плесени, сама плесень, за разведение которой Варвара ругалась не менее чем за "суп из копыт", руку едва успели прикрыть тряпицей, чтобы плесень подсохла - когда вошла Даша. Данилка дисциплинированно испарился, а Корф откинул голову назад, глядя на нее снизу вверх и поймав ее руку поднес ее к губам
- Еще как. Начало утра выдалось любопытным, верно?

- Так. - Владимир протянул руку за тарелкой, и поставил ее на широкий подлокотник кресла - Алешка извинился? Рассказал о том, какое на него наложено взыскание полагаю. Что скажешь?

-Только сам он пока об этом не подозревает - усмехнулся Корф принимая ложку - Так и просиял, когда про сласти услышал. Окажись на его месте какой-нибудь из крепостных мальчишек, я бы его на неделю на такой рацион посадил. Но  Алешке для начала хватит и суток. Не думаю что он рискнет повторить свой опыт.

- Не преувеличивай - Корф безо всякой охоты ковырнул овсянку ложкой - На меде и воде можно хоть месяц прожить, без потребности в чем-либо еще, спроси у Штерна если не веришь. Приятного в этом мало, оскомину набивает - но ни голода ни боли в животе не бывает, по себе знаю. Зато навсегда отобьет охоту к воровству. Может это не слишком гуманно, но получше чем полтора десятка плетей, не находишь? Чего-чего а воровства я никогда никому не спускал, и не стану. А отличается он как ни крути именно тем, что привел Алешка как смягчающее обстоятельство - влазить в господский дом - это вообще немыслимый проступок, которому оправдания даже близко быть не может

Отредактировано Владимир Корф (07-10-2015 21:47:36)

Корф лишь вздохнул, откидывая голову назад
- Господи, да оттого и говорю, что наказал бы медом. Потому что вообще сечь у меня еще никого не секли а уж детей - подавно. Я не самый мягкосердечный человек на свете, но не изверг надеюсь. И не преувеличивай - "захотелось попробовать по детскому желанию" у нас даже на "черной" кухне всегда всего вдосталь. А ты, полагаю - спустила бы с рук?

Корф лишь улыбнулся - с какой-то странной потаенной грустью.
- Да... трудно. Но с ворами мне поневоле пришлось научиться обходиться. Отец был очень мягким человеком. Особенно для слуг. Когда я спрашивал его - почему не пресекает воровства - он с каким-то философским видом отвечал "Так все ж воруют, что же делать". Так его и обкрадывали - начиная с управляющего - тот наживался на делах покрупнее, и крепостные, пользуясь мягкостью хозяина - тоже себе ни в чем не отказывали. Он предоставил вести все свои дела Карлу Модестовичу, и впервые за год с лишним засел за расчетные книги лишь в тот день, когда я вернулся из Петербурга, после ареста и всей этой истории с Калиновской. Потому что опомнился наконец - лишь когда к нему явилась Долгорукая с Забалуевым, чтобы заявить что поместье за неуплату старого долга переходит отныне к ней. Хорошая же мне представилась сцена едва я вошел в библиотеку. Он сидел, смотрел на них, растерянный как ребенок, а Долгорукая своим медовым голоском вещала о том, что ему надлежит "незамедлительно покинуть это имение"....  Прощал мелкие проступки, считая их незначительными - а кончил тем что едва не потерял все.

- Бог с ними. У меня никто воровать не осмеливался. Первый же случай после смерти отца оказался и последним - слухи среди крепостных разносятся быстро. - Владимир поднес к губам ложку, проглотил не чувствуя вкуса и пожал плечами - Меня стали бояться - а потом распробовав поближе стали и уважать. Было занятно наблюдать как месяц от месяца меняются их глаза и выражение лиц. Не знаю... плохо ли, хорошо ли, но уж как есть. - он помедлил, возя ложкой по каше, проглотил еще одну и невольно улыбнулся, вспоминая как она рассказывала про своих крепостных, в том числе про какого-то здоровяка и его жену, которые привечали ее в своем домике чуть ли не по-отечески. Вот уж чего он никогда ни с кем не допускал, проводя четкую границу между собой и слугами. Даже Данилка у него - лишь на подхвате, тогда как Любаша для Даши скорее подружка чем служанка. Какой из способов лучше - кто знает, но каждому свое. - Ты скажи лучше - есть какие-нибудь новые вести из Петербурга? Кстати я попросил бы принести как-нибудь те хваленые письма. Мне уже почти хорошо - и сидеть без дела невыносимо скучно - как раз позабавлюсь - пока досуг позволяет

- Охотно верю - отозвался Корф, протягивая руку за чашкой с чаем - Но тем не менее прочитаю с удовольствием. Отвык я от великосветского стиля, и дамы мне не писали уже уйму времени.
Он со смехом увернулся от Даши, шутливо замахнувшейся на него ложкой, поинтересовавшись между делом - а кому собственно она писала подобное. За разговором завтрак закончился, явился Данилка со свежими бинтами и Даша отправилась вниз, а камердинер, изрядно набивший себе руку - принялся забинтовывать натуго кисть на которой уже подсохла черная корка.
Письма Даша принесла ближе к полудню, и оставшись в одиночестве Владимир с немалым удовольствием взялся за чтение. Письма действительно были похожи, да только пресловутые намеки и завуалированные вопросы так разительно отличались друг от друга, что он посмеивался, особенно если подпись была ему знакома. Кто бы мог подумать, что Элен Браницкая вообще помнит его имя, а нежнейшая Натали Огинская имеет такой острый язычок, когда пишет женщине. А ведь в обществе мужчин - сладка и нежна словно девичья греза, несмотря на то, что ее девичество мужу пришлось бы искать в половине офицерских постелей, если бы ему когда бы то ни было было дело до жены.
Чтение он прервал когда пришла Анна. Разговор - оказавшийся неожиданно тяжелым оставил осадок даже после ее ухода, несмотря на то что Анне он умудрился этого не показать. Письма потеряли свой интерес, и оставшиеся несколько штук так и остались лежать на табурете рядом.
После обеда он попытался пройтись с помощью камердинера, и даже сделал два шага, прежде чем ноги подкосились. Издержки долгого постельного режима. К вечеру пришел Штерн и обнаружив пациента в кресле - долго ему выговаривал, но под конец все же согласился с тем, что долгая неподвижность застаивает кровь, но наказал осуществлять попытки подняться - лишь с помощью здоровенного камердинера. Владимир и сам с этим смирился. Перспектива рухнуть на пол, рискуя этим падением заново вскрыть едва-едва зажившие раны была малопривлекательной.
Врач долго возился отпарывая от кожи швы, которыми Пирогов вшил в рану кусок каучука, и убедившись что пламя свечи поднесенное к ней - больше не колеблется - затянул ее кисетным швом. Корф искусал себе руку в продолжении этой манипуляции, благословляя небо за то, что в это время дня все внизу, и никто не шастает по коридору - глухое рычание переходившее в подобие воя которое невольно вырывалось у него во время того как Штерн накладывал последний шов - могло бы напугать кого угодно. Чего доброго поселились бы слухи о привидении, обитающем в доме. Причем привидении настолько наглом, что оно даже не изволит дождаться положенной ему по всем канонам полуночи, чтобы пугать добрых людей.
Темнело быстро. Владимир гадал - поднимется ли жар и сегодня, и к темноте вновь ощутил знакомое ледяное покалывание по коже, однако жар был настолько незначительным, что ему стало холодно от открытого окна, и Данилка притворил его, оставив лишь узкую щелку от форточки. После наглухо запертого каземата и долгих дней болезни Корф обнаружил что не может спать без хоть какого-то притока свежего воздуха. Впрочем холода в эту щелку проникало немного. Перед сном забежал Егор, зашел и Михаил пожелать доброй ночи, и Корф с трудом поборол желание послать за Алешкой, или хотя бы узнать как там он на своем медовом рационе. Ничего, завтра узнаю - пообещал он себе, и после обычной вечерней обработки добрался до кровати с помощью Данилки, отметив про себя свой первый день проведенный вне постели с утра до вечера, и пообещав себе уже совсем скоро начать спускаться вниз и вернуться к делам. Теперь, когда ему стало значительно лучше и он ощущал себя почти здоровым, несмотря на осторожность Штерна и кудахтанье камердинера - вынужденная изоляция угнетала его все больше и больше. Данилка поставил на стол графин с чистой водой и ушел, а Владимир сожалея о том, что пока не в силах подойти к окну, или взяться за трубку - смотрел в темное окно и размышлял о самом разном

- Не спится - Владимир повернул к ней голову и взял за руку. - Залежался я, Даш. Мысли разные от безделья в голову лезут, и веселых среди них мало. Когда был жар - было проще, думать было особенно не о чем. - он помолчал, перебирая ее пальцы - Ты знала что Анна хочет уехать?

- Опекун... лишь на словах. Для всего света - но не на бумаге. Она ведь была крепостной, и отец не мог, да наверное и хотел озаботиться оформить над ней опеку. - Владимир вновь откинулся на подушку уронив руку на одеяло - К тому же ей уже двадцать один год. Это лишь фигура речи, называть девушку-сироту подопечной до ее замужества. Она имеет право ехать куда хочет... в данном случае - в Петербург. Будет жить в нашем особняке, на Екатерининском - как тогда, осенью, когда она хотела поступить в театр.  Говорит.... не хочет мешать нам жить одной семьей. Чувствует себя лишней в доме. - в голосе отчетливо прозвучала горечь, которую он впрочем попытался подавить улыбкой. Улыбка вышла кривая - Право, странно. Почему-то чем больше я стараюсь - тем хуже получается для всех. Впору об этом задуматься.

Отредактировано Владимир Корф (08-10-2015 13:04:34)

- Ты много знаешь девиц, которые решают пожить самостоятельно - не дожидаясь замужества? - Корф вздернул бровь - Все то что ты говоришь - девушка обретает лишь в доме своего мужа. Своим домом - означает в своей семье, а не в одиночестве. Не говоря уже о том, как на такую одиноко живущую девушку будут смотреть посторонние, и сколько неприятностей она может этим получить на свою голову. Да, отец слишком долго держал ее в клетке, и возможно вообще не собирался выдавать замуж, а я не мог искать ей мужа среди своих бывших знакомых или в свете - потому что изо всех с кем я когда-либо был дружен - после истории с Калиновской и цесаревичем от меня не отвернулись лишь Репнин, Воронов и Долгорукий. Долгорукий был помолвлен с Репниной, да я еще не выжил из ума чтобы прочить Анну за Андрея, Воронов был на Кавказе и я даже не знал жив ли он еще, а Репнин... он как раз и ухаживал за ней... - он мотнул головой, словно силясь отбросить какую-то въедливую мысль, пальцы правой руки сжались на одеяле. - Чувствует себя чужой в доме... черт побери я двадцать лет чувствовал себя в этом доме чужим, уж поверь, знаю каково это. Наверное какое-то проклятие довлеет надо мной с самого детства - мало того что это ощущал я сам, так теперь мне еще довелось услышать эти слова и от нее. А еще раньше - от тебя. Смешно.... Я из кожи вон лез, чтобы сделать этот дом тебе родным, четверо детей, трое родственников - и все равно этого оказалось недостаточно - ты заявила мне "я тут всем чужая". А теперь и Анна.... двадцать лет я обращался с ней сквозь зубы и все было нормально. За последний год все изменилось, я стал видеть в ней скорее сестру чем бывшую любимицу отца - и вот снова эти проклятые слова... Чем больше я стараюсь для кого-то - тем меньше толку - получается так? Какой вообще в этом смысл в таком случае.... Господи, если я услышу их в третий раз....не знаю что я сделаю, честное слово!

Корф скрипнул зубами.
- Я не обвиняю никого, в том числе и себя - сухо ответил он - Ты снова умудряешься услышать укоры там где их нет? Теперь еще и вообрази будто я сожалею о женитьбе, давай, у тебя же это так и крутится на языке. Я и забыл что ты за любым словом готова увидеть попрек в свой адрес. Любопытно как женщины умудряются слышать одно а воспринимать другое. Даш, если ты проявишь хоть немного внимания к тому, ЧТО ИМЕННО я говорю, а не то что тебе слышится то повторяю - я злюсь не на людей. Не на тебя, Анну, или себя. А на дурацкое стечение обстоятельств, в которых как ни крутись а никак не получается сделать так, чтобы всем было хорошо. Старался сделать дом твоим - а услышал "я всем чужая". Старался быть Анне братом - а услышал "я здесь лишняя". Любопытно что я однажды услышу от детей, которым стараюсь быть отцом?  "Ты мне не отец?" С этой чертовой судьбой похоже все возможно.... Или возможно мне следует прекратить лезть из кожи вон ради всех вокруг - тогда хоть это будет не так больно....

- Вот и все - медленно повторил Корф переводя взгляд с ее спины за окно у нее над головой. Не то. Все не то, но...  Молчи. Молчи! Чего ты ждал? Понимания? Что тут понимать если ты сам понять ничего не можешь? Надежды? Утешения? Других слов? Идиот, тебе уже давно не шесть лет. Времена когда тебя гладили по головке и целовали ушибленную коленку чтобы перестала болеть - прошли двадцать лет назад! Какого черта тебе вдруг вздумалось почувствовать себя мальчишкой, который нуждается в утешении? Она тебе не мать, матери которой можно пожаловаться на что-либо давно нет, а ее ты сам взялся защищать и опекать так какого черта позволяешь себе слабость!!! Заткнись и не позорься. Больно - жуй молча и молчи, МОЛЧИ! - Ты права.

Корф резко мотнул головой, все более злясь на собственную несдержанность. Ну кто тебя тянул за язык, спрашивается? Вот то-то и оно
- Это все не имеет значения. - он набросил одеяло ей на спину, и прижал правой рукой, чтобы не открывалась. - Я скоро рехнусь если буду и дальше сидеть тут без дела. И без того... - и без того сидишь без дела - пропел в голове чей-то ехидный голос, нарисовав перед мысленным взором расходную книгу, стол и перо, а потом - пожираемый огнем мундир с вырванным куском сукна там откуда он сорвал орден не потрудившись его отстегнуть. Господи... это еще откуда.... я же давно перестал об этом думать.... Я действительно схожу с ума...  он до крови прикусил губу чуть не зарычав от досады на себя. И выплескивается же иногда из каких-то потаенных уголков которые давно заперты на семь замков и позабыты - Быстрее бы все это закончилось... на стенку лезть готов... как глупо...
Ты всегда был нетерпелив - раздался в уме спокойно-безразличный голос отца и Владимир едва не взвыл в голос. Нетерпелив.... мне хватает терпения разбираться с проблемами каждого из детей, раз за разом слушать, понимать и опровергать все вколоченные в Дашу нелепости, выискивать причины всех проблем Анны, но почему не хватает на самого себя!!!
Спокойно, спокойно это просто последствия всего этого, лихорадки, болезни, пуль, тюрьмы, этих чертовых бесконечных дней и беспомощности, у любого бы сдали нервы, ну ведь осталось совсем мало, еще пара дней и ты спустишься вниз, и все будет как раньше - пытался увещевать кто-то очень и очень далекий, но помогало это мало - сердце колотилось так, словно он бежал, тело против воли напрягалось, словно пытаясь физическим образом сразиться с целым сонмом мыслей одна другой болезненнее и неуместнее. Словно комары, которых прежде отгонял дым костра -  и которые набрасываются тучей стоит дыму иссякнуть.
- Я схожу с ума... - тихо прошептал он закрывая глаза, словно это могло бы помочь избавиться от этого неуместной внутренней бури.

Чай...  Корф едва не попросил у нее сонных капель. От вихря бессвязных, и по большей части дурных мыслей голова казалась готова лопнуть. Что уж там говорить о сне. Но вовремя одумался и прикусил язык. Довольно опозорился.
- Не вставай. Мне холодно. - это была правда. Ровный, высокий жар последних дней стал настолько привычен, что теперь, когда его кожа была лишь ненамного горячее обычного - казалось чего-то не хватает, и отчетливое ощущение холода ползло по телу несмотря на теплое одеяло. Правая рука поближе прижала молодую женщину к его боку и он поежился.
Прекрати!
Он отчаянно искал - за что бы уцепиться мыслью и словами чтобы не соскользнуть обратно в серый омут кипящий в его уме, и спросил первое попавшееся
- Интересно как там Алешка. Утром пора будет выпускать его из-под ареста. Хотел бы я знать - понял ли он суть своего наказания, так ведь ни за что не признается же. Будет делать вид что доволен донельзя.

- А что с Сашей? - вопрос прозвучал как-то нелепо. Как будто из нагромождения бесцветных каменных блоков, осыпающихся в руках серой каменной крошкой - пытался вытащить какой-то определенный. - Ты про то что она вроде бы капризничала.... что, до сих пор?

- Охххх.... - Владимир лишь вздохнул. Неужто и у нее фобия? Господи, а у нее-то откуда, ее же вроде в темном чулане не запирали... или нет? он покрепче обнял жену и погладил ее по спине под одеялом - Тебя бы кто проверил, раз говоришь на твою упал... а паука туда Алешка посадил. Я кстати не знал кстати что она их настолько боится. Почему?

- То и значит. Сознался, когда я ему сказал что если считаешь себя достаточно храбрым чтобы нарушать правила - надо иметь мужество и нести за это ответственность. Ложись, он наверняка не знал что будет такая реакция. - проговорил Корф спокойно, и чуть потянул ее к себе - Знаешь вообще зачем он это все затеял - включая поход в погреб? Вообразил, что за столом была проверка поведения. Что Саша с Мишей знали о том, что за ними будут подсматривать и специально вели себя примерно, и специально же не предупредили его, чтобы он озорничал и попался.  Вот он и решил отомстить, за "подставу". И полез за сладким потому что решил, что был пойман на озорстве за столом нечестным образом, а потому лишен сладостей несправедливо, и решил исправить дело. Додуматься же надо чтобы такое изобрести, однако уверен - он ни в чем не соврал.

- Лучше не представляй - он усмехнулся. Очень хотелось накрыть ее ладонь своей, но даже ради этого пошевелить левой рукой он не решался. После здоровенного многокамерного абсцесса Штерн не зашил разрез, выжидая чтобы полость очистилась посредством промываний и примочек, и сейчас ладонь представляла собой настолько развороченный кусок мяса, что он представить себе не мог, что когда-нибудь это отвратительное зрелище станет похоже на человеческую кисть. Благо хоть тугая повязка придавала руке хоть какое-то подобие прежней формы, но двигать ее все еще было больно, кисть кроме боли не чувствовала ничего, а пальцы были совершенно чужими, словно их и вовсе не было. Он не стал вдаваться в подробности по поводу Саши. Вообще боязнь пауков-змей-лягушек - и прочего, ему казалась совершенно несущественной, и не стоящей внимания. Побоится и перестанет. И чем меньше заострять на этом внимание тем лучше - со временем ей самой наскучит бояться, тем более если это не будет вызывать никакого ажиотажа, преувеличенных сочувствий со стороны, которые хочешь-не хочешь а подогревают ребенка еще больше. И над страхом Воронова по отношению к червям и змеям он посмеивался, но отнюдь не сочувствовал. Единственным исключением из этого правила была Даша. Но она была вообще исключением - из всех правил- Это не первый и не последний случай. Так они и будут расти, что поделать. А ему я объяснил - что совершенно неважно - была это проверка или нет. А важно лишь то, что он в который уже раз ослушался тебя. Он похоже был удивлен поняв как можно трактовать обычное на его взгляд озорство.

- Не сказал бы что слава Богу. - проронил Владимир глядя в потолок - Я-то положим инстинктивно чувствую фальшь - не знаю каким образом, но почти всегда безошибочно. Да и тебя им провести никогда не удастся. Но ему пора учиться сдержанности. Мужчина должен уметь скрывать свои мысли и чувства. Подобная открытость легко перерастает в слабость, а слабость всегда наказывается. Попробуй покажи окружающим хоть единую брешь в своей броне - и удар не заставит себя ждать.

Отредактировано Владимир Корф (09-10-2015 00:10:00)