Вместо ответа Владимир лишь привлек ее к себе, прижавшись лбом к ее лбу, и с наслаждением погрузив пальцы в россыпь ее волос. Невероятное, удивительное очарование этих утренних минут. Давно ли он прощался с ними и с жестокой ясностью говорил себе "больше никогда". Но вот ведь. Случается чудо. Минуты, в которые не хочется говорить, минуты, в которых тепло и нежность переполняют так, что вытесняют все слова и мысли. Минуты в которые существуют во всем мире - лишь они вдвоем. В удивительном, упоительном единении душ, не нуждающихся в словах.
Несколько минут - долгих словно вечность - он не говорил ничего. И лишь когда отодвинулся, снова опуская голову затылком на подушку - улыбнулся
- Доброе утро, родная.

Отредактировано Владимир Корф (19-10-2015 21:57:54)

- Ну нет. Никакого завтрака мне сегодня.. - Владимир подтянулся на правой руке, и сел, опираясь спиной, о высокую спинку кровати. Левая рука заставила поморщиться. Одеяло сползло до пояса, открывая повязку, уже второй день остававшуюся девственно-белой, без кровавых следов.
- Только кофе, несладкий и покрепче. Не хватало еще изгадить ковер своим завтраком, когда этот "чудо-доктор" станет меня зашивать. Потом поем, если смогу. Зато за твоим - он ткнул в молодую женщину пальцем - завтраком я намерен проследить!. Потому что сегодня ты опять весь день будешь занята невесть чем, и знаю я тебя - если не привязать к стулу и не накормить под бдительным присмотром - ты так и пробегаешь по дому до самого ужина, питаясь одним только чаем- в лучшем случае.

Отредактировано Владимир Корф (19-10-2015 22:24:33)

- А меня не волнует, что тебе хочется. Я тиран - забыла? - Владимир сощурился, с усилием поднимая левую руку за предплечье правой, и устраивая ее поперек пояса - Ты вчера почти без ужина осталась. Помнишь? Так что не капризничай, а то Варвару позову, чтобы она тебя сама накормила. Прямо здесь. И... Ай! - он удивленно воззрился на свою руку, потом на жену и прыснул со смеху - Это что же я там делал, такое, позвольте спросить?

Отредактировано Владимир Корф (19-10-2015 22:37:07)

-Ого! - второго шлепка Корф даже не заметил, заинтригованный столь захватывающим сюжетом - Ишь ты. И кто эта, скажите на милость, она, которую я из объятий не выпускал? И сколько народу было в этом гареме? Право, неужели я заделался султаном?

Отредактировано Владимир Корф (19-10-2015 22:37:28)

- Ах, как все серьезно - промурлыкал Владимир запрокидывая голову и подставляя шею под ее руку - Право, душа моя, вы страшны во гневе. Однако, яд - оружие коварное. Ненароком не того кого надо сразить может. Так что будет проще, если вам не придется никого травить. - на его губах медленно проступила улыбка - Обожаю, когда ты изображаешь ревнивицу! Хотя жена у меня первая, она же - последняя, но если ты будешь так меня баловать, то я, пожалуй рискну чаще позволять себе удовольствие полюбоваться на твою ревность! Уж очень здорово у тебя выходит

Отредактировано Владимир Корф (19-10-2015 22:37:57)

-М-мм -Корф едва ли не мурлыкал от удовольствия,  и не делал ни единой попытки высвободиться из ее рук
- Думаешь напугать меня? Не выйдет,  дорогая.  Я в отличие от некоторых не буду ни падать духом,  ни терзаться стррашными мыслями,  ни - к огромному твоему полагаю сожалению - не буду даже намеками выражать ревность,  не говоря уже о том,  чтобы устроить какую -нибудь сцену по классике жанра, о, нет.  - Он полуприкрыл глаза,  наслаждаясь прикосновением ее губ,  и тем же,  почти мечтательным тоном продолжил, - Я попросту буду отстреливать тех,  чьи взгляды в твою сторону мне не понравятся. Ну или если кто -то подаст мне хоть малейший повод. Так что месть тебе - увы - не светит.

Отредактировано Владимир Корф (19-10-2015 22:38:25)

- Угу, как же - проворчал Корф ей вслед, и когда она вышла - потянулся к звонку. Встречать Пирогова лежа в кровати он не хотел, и до прихода Данилки уже поднялся, и сидел, спустив ноги с кровати, и пытаясь натянуть халат.  Помощь потребовалась только для левой руки.
За завтраком он разливался соловьем, рассказывая Даше забавные байки времен своих кавказских похождений, и под этот аккомпанемент худо-бедно удалось ее отвлечь настолько, чтобы она позавтракала по-человечески. Правда ее лучезарное настроение слегка омрачилось приходом Пирогова и Штерна, который непременно пожелал присутствовать при операции. Но она, как всегда, постаралась не выказывать своей встревоженности, и - слава Богу не попыталась остаться в комнате, и не стала дожидаться, чтобы он сам попросил ее выйти. Отправилась вниз, компенсировать свое вчерашнее вечернее отсутствие рядом с детьми, а Владимир, оставшись наедине с двумя врачами, приготовился к экзекуции.
Пирогов был в приподнятом и возбужденном настроении, ему явно не терпелось взяться за дело, и когда размотали повязку, и привязали руку к подлокотнику кресла - мало ли что руки не протирал от нетерпения.
Рука походила на развороченный кусок мяса, большой полулунный разрез, пересекающий ладонь от боковой поверхности ладони до середины запястья - по основанию бугра большого пальца - разделил ее надвое, и вывороченные наружу, растянутые для лучшего дренажа края придавали громадной дыре совершенно чудовищный вид. От вида желтоватых тяжей в глубине раны, Владимиру едва не сделалось дурно, и это при том, что он в своей жизни повидал множество вещей и похуже. Пирогов без лишних околичностей посоветовал привязать и здоровую руку, велел заткнуть между зубами что-нибудь, для чего - как и в прошлый раз послужил свернутый пояс халата, и приступил к делу.
Тонкий пинцет с зубчиками на концах в левой руке и большой блестящий иглодержатель с кольцами на длинных ножках, с зажатой в нем полукруглой формы иглой - жили в руках хирурга словно сами по себе. И если Корф, откинувшийся на спинку кресла, зажмурившийся до боли во лбу, и глухо рычавший в заткнувший ему рот кляп от обрывающей дыхание боли - был не в состоянии оценить виртуозность его работы, то Штерн стоял затаив дыхание и едва ли не разинув рот, с видом ребенка, воочию познакомившегося со всеми тридцатью тремя богатырями, и прокатившегося на плечах дядьки Черномора впридачу.
Пирогов работал быстро и виртуозно, сшивая очищенную рану как вышивальщица кладет по полотну свой узор. Разорванные корнцангом Штерна перемычки и тонкие мышечные волокна, отыскивал каждый перерезанный пучок, и подшивал его к одноименному же, по каким-то одному ему ведомым приметам определяя что из этого красного месяца к какой мышце относится. А в ладони их было немало - учитывая что каждая пястная кость обвивается четырьмя короткими и тонкими, но без которых невозможно движение пальцев. В его ладони больше не было двух пястных костей, раздробленных ударом штыка, и рана, даже зажив, обещала оставить после себя не только огромный сквозной рубец, но и мягкий промежуток в кисти, на месте отсутствующих костей. Правда все это - рассказываемое Пироговым, который ни на миг не прекращал ораторствовать - Корф улавливал лишь как сквозь забившую уши вату. Шов за швом, который тот клал, прокалывая живые ткани и  мышцы, в состоянии абсолютно ясного сознания, раздирали руку ослепляющей болью, от которой заходилось спазмами сердце, и он едва удерживал готовый вырваться вой, да и то лишь потому что из-за кляпа ему едва хватало воздуха чтобы дышать, и крик был бы невозможен даже физически.
А хирург закончив наконец с мышцами - вылил прямо на рану полфлакона карболки, отчего у Владимира потемнело в глазах, он осел в кресле в состоянии близком к бессознательному. Когда зашивали кожу - боль показалась чуть слабее, но лишь потому, что он был уже не мог ее воспринимать.
- Готово! Принимайте работу, Илья Петрович! - горделиво выпрямился наконец Пирогов, отбрасывая в сторону свои инструменты и поднимая бессильно висевшую белую и мокрую от ледяного пота руку. Кисть выглядела совсем как раньше - снова приобетя форму человеческой конечности.  Багровая нить полукруглого шва прочертившая ладонь там, где находится по уверению хиромантов "линия жизни" со временем должна была превратиться в тонкий белесый рубец, повторяющий очертания этой самой линии, а вот дыра оставшаяся от сквозного удара штыком - была зашита в виде треугольника - и со стороны ладони и со стороны тыла кисти. Это скопище швов в одном месте со временем должно было превратиться в сквозной, выбухающий и с ладони и с тыла кисти шрам почти совершенно треугольной формы, с острыми, вытянутыми в стороны вершинами.
- Стигмата - усмехнулся на это Штерн.
- Ну вот еще - Пирогов отмахнулся. - Она же только одна. Вот если вторую ладонь так перебить, тогда возможно.
Он весело посмотрел на Корфа, полулежавшего в кресле с белым как мел лицом, по которому скатывались крупные капли пота и полузакрытыми глазами.
- Что скажете, номер девятый? Повторим эксперимент?
Больше всего хотелось спросить - не рехнулся ли хирург. Да только у Владимир был богатый опыт общения с Вороновым, с его подчас весьма "черным" юмором, поэтому он с трудом выталкивая воздух из легких, едва слышно - но все же поддержал шутку.
- Обязательно.  Как-нибудь... попозже.
- Вот это дело! - Пирогов смотрел на Владимира сияющими глазами. И после того как ладонь была вновь забинтована, лужи затерты, и все следы операции убраны - он встал напротив кресла, и торжественно произнес.
- Господин Корф! Настоящим, я официально приношу вам благодарность за то, что вы послужили мне великолепнейшим пособием. Опробованные на вас - на первом из живых людей - методики, обязательно найдут свое применение, и помогут спасти множество людей. И то, что вы были столь любезны, что выжили - лишний раз подтверждает то, что мои идеи были успешными. Таким образом вы оказали мне такую услугу, которую мне, как ученому - сложно переоценить.
Владимиру показалось, что он от перенесенной боли - перестал соображать. Он шутит? Но хирург говорил весьма серьезно и торжественно, и глаза его светились так, что не оставляли сомнений в его искренности. Штерн смотрел на молодого ученого словно перед ним вылупился из яйца новорожденный дракон - с ужасом и восхищением. И можно было не сомневаться - он непременно утащит Пирогова к себе, и не успокоится, пока не расспросит обо всем - от самого первого касания скальпелем - там, в лазарете Петропавловской - и до последнего стежка, произведенного здесь, на его глазах. Корф же едва найдя в себе силы заговорить отозвался
- Николай Иванович... мне говорить о своей благодарности - настолько мало, что это будет выглядеть смешным. Но вы вернули моей жене мужа, а детям - отца. И обязан я вам - по гроб жизни. Всем, чем пожелаете.
- Пожелаю! - ничуть не смущаясь, и вполне серьезно заявил Пирогов. - Обещайте не забывать меня, и в случае если с вами, или с кем-то из ваших произойдет нечто, что может представлять для меня интерес - вы немедленно дадите мне знать!
Впервые в жизни Владимир услышал смех доктора Штерна. Это было настолько невероятно, что ему снова показалось, что он окончательно потерял связь с действительностью. Немец, которого он знал всю жизнь, и который за все это время лишь несколько раз утруждал себя изобразить нечто, похожее на улыбку - хохотал так, что его наверняка слышали даже на первом этаже. Пирогов впрочем лишь плечами пожал. Он и вправду говорил совершенно серьезно, и самой большой наградой для себя - почитал очередную встречу с каким-нибудь неординарным случаем, и своей победой - когда удавалось этот случай преодолеть.
Оба врача распрощались и ушли, причем Пирогов напоследок велел через дня два начать "разрабатывать" руку, и пообещал приехать через десять дней - снять швы и проверить пальцы. Ему, опробовавшему на перебитых штыком сухожилиях новую технику сухожильного шва было крайне важно узнать - будут ли способны эти пальцы двигаться вообще, или его методика окажется хуже традиционной, и они так и останутся "мертвыми". И он радовался как ребенок тому, что можно будет наблюдать за развитием своего детища и в дальнейшем, быть в курсе удачи или неудачи еще одного своего новаторства, которое на трупах никак не проверишь.
Владимир попытался было встать - но был не в силах даже шевельнуться. Рука тупо горела, но перенесенная боль словно бы выпила все силы, и угнездившись не в руке а где-то в груди - сдавливала сердце. Камердинер уложил его в кровать как ребенка, распахнул все ставни, видя как медленно и тяжело он хватает воздух ртом, и долго не хотел уходить, несмотря на неоднократные требования исчезнуть.
А Корф чувствовал лишь потребность отлежаться и отдышаться, в одиночестве, словно больная кошка, которая прячется от посторонних глаз. Велел передать жене - что все прошло хорошо, но ему надо поспать, и до самого вечера лежал в какой-то странной прострации, уже не чувствуя ни боли, ни собственного тела, ни затрудненного дыхания - вообще ничего. Словно находился где-то в стороне от собственного тела, где ему было спокойно и хорошо, но не хотелось ни двигаться, ни шевелиться, ни вообще подавать какие-то признаки жизни.
Время от времени заглядывал Данилка, проверять  -не изменилось ли чего, но Владимир, казалось, спал, и он уходил, беззвучно прикрыв дверь.
Уже спустилась ночь, когда Корф, наконец открыл глаза, и дотянулся правой рукой до звонка.
- Барыня где? - и выслушав ответ - чуть прикрыл глаза - Вели подать кофе. Несладкий и очень крепкий - для меня. и липового чаю для нее. С чем-нибудь. Пышки-ватрушки, у меня маковой росинки во рту не было.  И  позови ее. Пора пить чай.. и спать...

Отредактировано Владимир Корф (19-10-2015 22:40:08)

- Извини, вставать не буду - Владимир был все еще бледен как смерть, и казался измученным, но голос и взгляд уже прояснились совершенно. И он совершенно правильно не желал вставать - потому что отошедшее после предельного напряжения тело было точно ватное. Лучше уж было отлежаться и выспаться, и завтра уже встать по-человечески. - Но голоден как волк.
он приподнял забинтованную руку. Она все еще болела, пальцы он даже не пытался двигать - но это была уже совсем другая боль. Боль заживления, боль закрытой и зашитой раны - тупая, и несильная - в отличие от того раздирающего ощущения которое бывает в ране вскрытой.
- Можешь меня поздравить - моя конечность снова обрела человеческий вид, а не такой бифштексообразный, каким был. Будут пальцы двигаться или нет - пока не знаю, но для Пирогова это дело чести, и я уж обязан его порадовать. Как прошел твой день?

- Размотать можно хоть завтра, но пока не снимут швы - лучше не смотреть, зрелище преотвратное  -- Владимир с удовольствием потянул носом, принюхиваясь в ванильному запаху выпечки - Штерн обозвал это творение "стигматой", Пирогов предложил при случае повторить и с другой рукой - для симметрии, короче мы премило побеседовали. - он улыбнулся - Этот человек одержимый. Одержимый своей работой, да так, что ему, похоже, в жизни ничего больше не надо! Не завидую я той несчастной, что выйдет за него замуж, но.... он действительно гений. Видела бы ты, с какими глазами Штерн смотрел на то как он работает?! Даже меня проняло, хотя было мягко говоря не до разглядывания физиономий. Можешь представить Илью Петровича разинувшего рот от изумления и восхищения? А потом еще и хохочущего? Если бы не надежные свидетельства того что я не сплю - не поверил бы что так бывает!
- он опустил колено, чтобы помочь ей установить поднос на ножках поперек кровати, переложил с большого блюда на свою тарелку ванильную плюшку, и поинтересовался
- А что Саша думает по поводу грядущего явления мсье Поля?

- Стигмата? - Владимир улыбнулся - Ну тут Штерн мне польстил. Хотя стигматы бывают парные, так что он просто отметил схожесть. - он принял у нее чашку, с интересом поглядывая на нее, пока пил, и тихонько рассмеялся - Алешке наверное придется рассказывать историю так, как мне ее преподавал герр Вогель. В виде интересных рассказов а не нотаций, в которых дат больше чем событий. По крайней мере, когда я рассказывал ребятам историю нашего рода - он чуть ли не с открытым ртом слушал о том, как мой прадед пытался спасти несчастного Иоанна Антоновича. А заодно и всю историю юного сверженного императора прослушал от начала до конца, да еще и вопросов назадавал целый ворох. Будет прискорбно, если изо всей истории российской он будет знать лишь этот эпизод. При Екатерине можно было между прочим и Сибирью поплатиться за хранение монет или медалей с изображением этого младенца, а у меня такая монета до сих пор в сейфе хранится, и я ее им показывал.

- Бывший офицер и герой - Корф усмехнулся, и отломил часть плюшки, оперев ее об тарелку, чтобы управиться одной рукой. Отправил отломанный кусочек в рот, прожевал, и пожал плечами - Ну значит хоть мои истории будет слушать. В Корпусе во всяком случае у него таких проблем не будет. Это действительно наилучшее решение для ребенка с таким темпераментом. И дело даже не в наказании, просто дома слишком много соблазнов, воля, свобода. А там - совсем другое ощущение. Более.... торжественное что ли. Даже кадетский мундир поневоле обязывает, да так, что и сам не замечаешь. Начинаешь находить удовольствие не в беготне и каверзах, а в самом факте ношения этого мундира, стараешься приобрести соответствующую выправку и осанку - чтобы лучше смотреться, и... посмеешься, но он рождает странную гордость. И былые удовольствия как-то очень быстро отходят на второй план, как способные эту гордость умалить. Между прочим я, при всей своей непоседливости - в Корпусе почти не получал взысканий за поведение. Когда-никогда.... довольно редко. С Алешкой, уверен, будет также, этот чертенок настолько похож на меня в детстве, что отец, будь он жив - ни за что не поверил бы, что он приемный

- Смольный - Корф поморщился - Натали - единственная выпускница Смольного, которая не соответствует этому их прилизанному стандарту. Все бывшие институтки как под одну гребенку расчесаны, и уж прости за откровенность но Полина - такой же образец. Говорит лишь то что дОлжно говорить, пустопорожние фразы из нагромождения учтивостей, щебечет как птичка - лишь то, чему ее обучили. Хорошенькая пустоголовая куколка, и ничего больше. Да, она жена твоего брата, но, прости еще раз - хоть убей, не понимаю что он в ней нашел. Она конечно добрая, но это не то качество которое в моих глазах может явиться исчерпывающим. С ней же поговорить не о чем - через две минуты разговора уже знаешь, что она скажет и сделает в третью, и можешь предсказать наперед и всю беседу, и весь арсенал улыбок родом из того же Смольного.

- У нее теперь будет ребенок - Владимир лишь плечами пожал - Так что в Петербурге ей делать нечего - отныне она замужняя матрона, и ей теперь куда больше беседовать с дамами в креслах, чем кружиться безостановочно на балах с молодыми офицерами и статскими чиновниками. Вести степенные разговоры о семье и детях, о детских болезнях, об амурных и матримониальных делах, о хозяйстве, о том, кто и почему женился или умер... А ей все это будет неинтересно. Не думаю, что она знает или умеет что-либо существеннее танцев. Однако - он махнул правой рукой - Это их дело.  Корпус хоть не штампует всех по единому образу и подобию. Ты знаешь меня, Андрея, Мишеля, Сержа... мы все закончили Корпус в одно и то же время - положим, Серж - на год раньше. Но ведь видишь - легче найти две похожие звезды в небе чем  обнаружить хоть что-то общее между мной, Мишелем и Андреем.

- Это что же общего между мной и Репниным? - Владимир распахнул глаза, глядя на нее с искренним недоумением. - Мы же непохожи как день с ночью! Разве что во время службы... - он пожал плечами. Действительно - обоих объединяло лишь одно - нерушимая преданность стране, Государю и службе, но эта черта была свойственна большей части всех мужчин из дворянских семей, и практически всем офицерам. Но Корф уже не офицер и не при службе, а Мишелю нашлось применение в других сферах. - Всегда говорят крайности сходятся - так мы с Мишелем и есть эти крайности. Про Андрея я уже и не говорю.  Про Сержа - тем более! Он из них троих больше всех со мной схож, но ведь видишь, тебе раньше казалось что мы одинаковые а теперь ты находишь все больше отличий. Так что Корпус - куда более гуманно относится к личностным качествам. Там вдалбливают что угодно, но только не манеры, и не выдают заготовленного набора "ответов-на-все-случаи-жизни"

- Ну тут Корпус совершенно не при чем. - Корф пожал плечами, и отставил опустевшую чашку. Крепкий несладкий кофе терпко пощипывал язык и нёбо, но он любил эту горечь, тогда как сладкий кофе в его представлении не слишком отличался от чая или горячего шоколада. - Ну-сс баронесса, как там дети? И когда вы соизволите лечь почивать? Кстати! - он прищелкнул пальцами - Довожу до вашего сведения, что пресловутая ширма вам здесь без надобности, поскольку в скором времени намереваюсь переселиться в нашу спальню. И еще - то, чего не успел сказать утром - я уже вполне в состоянии пройти до этой самой ширмы, и извлечь вас оттуда! Так что прошу пересмотреть ваши злодейские планы!

- Затем, что дразнить волка - опасное занятие - Корф сощурился. - Пока, правда, опасное для самого волка, но ведь это о-очень ненадолго. Сил у меня сейчас намного не хватит, но вот пресечь такого рода дразнилки - вполне возможно! Так что лучше не начинай. Я ведь не монах! Могу и позабыть о том, что резких движений мне пока еще нельзя. 

- Ну вот и попробуй меня подразнить - посмотрим что будет - Владимир вновь откинулся на подушку, чуть сполз вниз и теперь полулежал, закинув за голову правую руку - Уж о чем - о чем, а о том можно мне что либо или нельзя я буду думать в последнюю очередь. Так что тебе придется быть осмотрительнее за обоих.
Он откинул край одеяла.
- Не поднимайся сегодня наверх. Иди сюда. Позови Любашу, переоденься тут, я обещаю честно закрыть глаза. Иди. Будем спать. А завтра... завтра будет новый день.
Собираться спать после полной чашки крепчайшего кофе мог бы пожалуй только весьма оптимистично настроенный человек, но Корф был уверен, что уснет. День, последний день, долгий, выматывающий - хотелось завершить, чтобы начался другой. В котором наконец возможно он сумеет вновь почувствовать себя прежним.