Ее слова окрылили Михаила, хоть она и не сказала ничего особенного - обычная вроде бы болтовня. Ну, может быть, легкий флирт. Но... рассмеялась. Не отняла руки. Она была так близко, и Мишель напрочь забыл, что Мария - чужая жена. Не имело значения, что где-то там, во дворце, остался ее муж, что совсем недалеко веселится, глядя на цыган, толпа придворных, что в любой момент кому-нибудь может взбрести в голову прийти сюда...
Она была рядом. Она так искренне смеялась, ее смех был похож на перезвон серебряных колокольчиков. А когда она запрокинула голову... то на миг показалась Мишелю совершенно беззащитной. Князь был очарован, околдован, одурманен... и избавляться от чар вовсе не стремился.
Какое-то время он еще думал, что сможет сдержаться. Пока наклонялся за ее шапочкой, пока пытался надеть ее на Марию самостоятельно...
Не сумел. Едва его руки почувствовали мягкий шелк ее волос, Миша понял, что даже если мир сейчас начнет рушиться и исчезать, он все равно не сможет не сделать этого.
Склонившись к Марии, князь взял в свои ладони ее лицо, несколько долгих как вечность мгновений всматривался в искрящиеся весельем изумрудные глаза, а затем легко коснулся ее губ своими губами. Это был не страстный поцелуй, и не нежный, робкий поцелуй, который дарят своим возлюбленным неопытные юнцы. Это был благоговейный поцелуй - Мишель словно прикасался к богине, спустившейся с Олимпа. С чего простой смертный взял, что имеет на это право? Мишель не знал. Но он был готов понести любое наказание за свой проступок. И каким бы оно ни было - жалеть он не станет. За то блаженство, которое он сейчас испытывал, можно вытерпеть что угодно.

Что же я наделал! Она ведь теперь и видеть меня не захочет! - здравая, но запоздалая мысль посетила все-таки затуманившуюся от блаженства голову князя, когда он смотрел на ее растерянное лицо. Было от чего растеряться - разве могла она ожидать от него такого поведения? Она - такая прекрасная, светлая, чистая... доверяла ему, а он оказался недостойным ее доверия. Она ведь воспринимала его как просто хорошего знакомого, и он должен был благодарить судьбу за то, что ему выпал такой невероятно счастливый шанс - побыть немного с небожительницей наедине. Поговорить, посмеяться - но и только! А он... что он себе позволил!
- Мария! - Мишель бросился следом за молодой женщиной. Видеть, как она уходит, было невыносимо. Казалось. она уходит из его жизни навсегда.
Она вновь потеряла свою шапочку, и он снова поднял ее. Замешкался - а Мария уходила все дальше и дальше. К счастью для Мишеля, снег не позволял ей быстро бежать, и князь довольно быстро догнал ее. Забежал вперед и остановился перед Марией - растрепанный, с виноватым видом и раскаянием, отчетливо читающемся во взгляде. Правда, в самой глубине глаз князя горел упрямый огонек. Почти незаметный.
- Прошу вас, простите меня. Я знаю, я не должен был. Умоляю, не уходите, я вам обещаю, такого больше не повторится! Позвольте мне объяснить вам, Мария... Не уходите...

Князю безумно хотелось взять ее за руку, но он подумал, что Марию это может еще больше напугать. Вместо этого Мишель опустился перед ней на колени.
- Не уходите...

Она остановилась! Не развернулась и не убежала снова!
Миша смотрел на нее и чувствовал, как голову начинает кружить прежнее восторженное чувство... она была прекрасна, когда смеялась. но теперь, когда казалась такой строгой и недоступной... стала еще прекраснее. Он мог бы, наверное, простоять вот так всю свою жизнь - только чтобы все время видеть ее совершенную красоту так близко.
- Объяснить... свое поведение. Я... я не имею на это никакого права, но то, что я почувствовал к вам с того самого первого дня. когда увидел вас в гостиной особняка Корфов, сильнее меня. Я хотел сдержаться, клянусь... Но не смог.
Мишель не отводил взгляда от ее глаз. Он не может больше молчать. Пусть она поймет и не убежит! Пуст не прогонит его!
- Я знаю, Мария, вы замужем. И я не хотел... тревожить вас таким образом. Я виноват, я не смог сдержать своих чувств. Прикажите мне сделать что угодно - я сделаю. Только... не прогоняйте. Разрешите мне хотя бы иногда видеть вас. Хотя бы издалека...

Мишелю казалось - он видит чудесный сон. Она не прогнала его, и, похоже... не собиралась этого делать. В глазах Марии появился прежний блеск, и говорила она с ним тоже как прежде, до поцелуя - легко и чуточку иронично... Стало быть, он прощен?
- Я готов доказать вам свои чувства, - счастливо ответил Миша, по-прежнему стоя на коленях и следя за ее перемещением, - Я сделаю все, что вы мне скажете! А то, что скор... это не моя вина... Вините в этом только Господа Бога... за то, что он создал вас такой прекрасной...

Мишель совершенно не ожидал того, что последовало за его словами. Обернувшись, он увидел убегающую Марию, и его охватил какой-то детский азарт.
- Сударыня, подождите, у меня для вас кое что есть! - вмиг вскочив на ноги, Мишель бросился вдогонку за Марией, только теперь уже его не терзали невеселые мысли. Наоборот, князь почувствовал себя счастливым и беззаботным ребенком. Волшебство...
Догнать Марию было несложно. И Мишель измыслил небольшую месть. Захватив на бегу одной рукой побольше снега, он бросил получившийся комок... хотел не в Марию, рядом, просто немного попугать... но промазал, и попал прямо на ее юбку.

Снег, оказывается, бывает волшебным. Мишель знал об этом когда-то в детстве, но давно уже забыл. Мария вернула ему это ощущение детства, когда все кажется немножко сказочным, и за каждым деревом или кустом тебя может поджидать какое-нибудь маленькое чудо. Хохоча, как сумасшедший, князь продолжал преследовать молодую женщину, с восторгом подставляясь под ее снежные атаки и даже не пытаясь швырнуться снегом в ответ. Ему не терпелось догнать ее, взглянуть в ее глаза и окончательно убедиться, что он помилован. А еще лучше - об этом услышать. А еще лучше...
И откуда только здесь, в этом отдаленном углу парка набралось столько детей? Князь, увидев вылетевших прямо перед Марией маленьких агрессоров, не успел даже возмутиться про себя несвоевременностью их появления, как они начали наступление.
- Мария, прячьтесь! - крикнул ей князь, с веселым азартом сгребая снег в объемный, но пушистый ком, - Я им сейчас покажу!
Сказано - сделано. Снежок князя, больше похожий на ком, пролетел недалеко, но выглядел внушительно. Детишек это, впрочем, не остановило. Но Мишель не зря участвовал вместе с Владимиром в снежных баталиях. Дети не имели против князя никаких шансов. Когда они, гомоня и посмеиваясь, опрометчиво приблизились к Мише, вяло покидывая снежки и не понимая, почему он стоит на месте и равнодушно провожает взглядом их "снаряды", их встретил внезапно шквал снежков. Странный дяденька, только что спокойно себе стоявший, вдруг превратился в многорукого метателя. И, что было совсем уж непонятно, его снежки все время попадали в цель. Детвора еще хорохорилась, пытаясь отстреливаться, но Мишель разошелся не на шутку. В конце концов, детишки вынуждены были отступить назад к ельнику, а затем и вовсе сбежать подальше от дикого дяденьки.
-Ура! мы ломим; гнутся шведы!
О славный час! о славный вид!
Еще напор — и враг бежит!
- торжествующе прокричал им вдогонку Мишель, запустив последний снежок не в ельник, а в небо - это был победный салют. Тем временем "врага" настигла заслуженная кара: гувернеры подоспели к своим воспитанникам и повели их прочь - переодеваться.
Мишель обернулся к Марии. Он улыбался, представляя, на кого сейчас похож.
- Как вы полагаете, меня можно считать победителем? - спросил он, подходя к ней.

Она была прекрасна. Не хватило бы ни в одном языке слов, чтобы описать, как она была сейчас хороша. И ни один в мире художник не смог бы передать всю прелесть представшей перед Мишелем картины.
Князь хотел было поднять Марию из снега, но передумал, и упал рядом с ней. Она так заразительно смеялась... Князь смотрел на Марию и чувствовал, что желание ее снова поцеловать скоро станет всеобъемлющим и победит все его благие намерения и правильные мысли, как сам он только что победил детишек в снежной схватке.
С коротким стоном Мишель откинулся на спину и закрыл глаза.
- Все, я сражен наповал вашей красотой, Мария... А эти чудовища отняли мои последние силы... Даже не знаю, что бы могло меня вернуть к жизни...
Валяться в снегу оказалось на удивление приятно. Миша не открывал глаз, чтобы не видеть обольстительную картину, но даже не видя ее, продолжал ощущать близость Марии.
Он запретил себе открывать глаза, опасаясь, что не сможет сдерживать своих желаний. Поэтому решил под видом дурачества немного поостыть.

Мишелю пришлось собрать всю свою волю, чтобы не схватить Марию в объятия, когда почувствовал на своем лице ее невесомые и бесконечно нежные прикосновения. Но вот глаза закрытыми было уже не удержать. Он увидел склоненное лицо Марии, и ее удивительные глаза, и ему показалось, что он и в самом деле умер... и попал в рай.
- Нет, совсем не больно... - почти не соврал князь, - Больнее всего было то, что я не смог достать для вас венец королевы... Потому что вы - настоящая королева...
В самом деле, разве может хоть кто-нибудь из женщин сравниться с Марией? Перед ней поблекла даже Анна... Мишель был уверен, что таких женщин больше не бывает. Не было и не будет. Никогда.
И вот она совсем рядом... нужно быть сверхчеловеком, чтобы сдержаться...
Но он обязан быть сдержанным, чтобы больше не напугать ее.
Князь очень осторожно взял ее руку, так нежно прикоснувшуюся к его лбу, и медленно поднес к своим губам.
- Вы совсем замерзли, ваши пальчики такие холодные... - пробормотал он, заставляя себя лежать неподвижно. Только его рука никак не хотела выпускать ее руку. И взгляд не мог оторваться от изумрудных глаз, согревающих его сердце таким теплом, о котором он никогда прежде и не подозревал.

Простудиться? Мишель улыбнулся. Невозможно простудиться, когда внутри, разгораясь все сильнее и сильнее, пылает всепоглощающий огонь... Ее пальцы в его волосах... до чего же приятно было их чувствовать. Вспыхнула, сгорая в нарастающем пламени, последняя здравая мысль о том, что Мария - не его. Его! Нет никакого мужа, нет вообще ничего - только он, она, снег и замершие вокруг елки... а дальше - дальше пустота и ничто.
- Ваш верный рыцарь не боится ничего, моя королева... - проговорил Мишель, и уже непонятно было, говорит он серьезно или продолжает игру, - Лишь бы вы всегда были рядом...
Он ведь не выпускал ее руку... и не собирался. Вновь приблизил ее к своим губам и, наслаждаясь каждым мгновением, поцеловал тонкие пальчики... затем запястье... а потом медленно перевернул ее руку и поцеловал ладошку.
- Моя королева... - шептал Мишель зачарованно.

Миша упрямо качнул головой.
- Это ненастоящее приедается. А истинное - вечно...
Он хотел было развить свою мысль и рассказать Марии, какое она совершенство, и как безумно он был бы счастлив всю свою жизнь провести рядом с ней, но внезапно потерял способность связно говорить. Ее пальцы, гладившие его щеку, путали князю мысли. То, что Мария больше не убегает, его радовало безмерно, и наполняло какой-то отчаянной смелостью.
Мишель теперь, даже если бы каким-то чудом вспомнил все свои недавние мысли о том, что нужно сдерживаться, что он может напугать Марию... и прочие подобные им, все равно не понял бы, о чем они. Этот миг принадлежал только ему.
Горячая волна затопила мозг, расплавив разом все посторонние мысли, которые еще имели наглость там оставаться. Репнин выпустил ее руку - но лишь для того, чтобы тут же обхватить ее обеими руками и притянуть к себе.
- Слишком красивая... чтобы быть реальной... это наверное сон... но тогда я не желаю просыпаться, - прошептал Миша словно в бреду. Он, должно быть, немного походил на умалишенного: растрепанный, с горящими дико глазами, весь в снегу...
Князь не отводил взгляда от глаз Марии, он с каждой секундой словно погружался все дальше и дальше в изумрудную глубину,
и испытывал при этом какой-то первобытный восторг.
Казалось, вечность прошла, прежде чем он едва заметно вздохнул и попытался подняться. Но как же он был неосторожен! Мария ведь была совсем рядом... и все произошло как-то само собой.
Поднимаясь он умудрился перехватить Марию так, что теперь уже она полулежала - в его объятиях. Князь склонился к ее губам - искушение было слишком велико, чтобы соображать сейчас хоть что-нибудь.
Этот поцелуй был мало похож на предыдущий. Мишелем безраздельно владела страсть, ощущение сбывшейся мечты окрыляло, он целовал Марию с таким пылом, как будто это был последний в его жизни поцелуй.

Он не сразу сообразил, что Мария ответила на его поцелуй, но когда понял это... испытал невероятное, дурманящее ощущение. Ничего больше в целом мире не имело для него значения. Главным было лишь то, что Мария - в его объятиях. Не убегает и не сопротивляется...
Он продолжил целовать ее со все возрастающей страстью, остановить которую было бы не под силу уже никому и ничему... Сколько продолжалось это безумие, Мишель не помнил...
Но разум все же покинул князя не окончательно - он всего лишь отступил, оценив заметное превосходство чувств. И, когда Мишель пребывал в сказочной эйфории, внезапно напомнил о том, что находятся они с Марией на открытом пространстве, что в любой момент их могут увидеть, и что в таком случае князь будет виноват в том, что репутация Марии будет испорчена... но оторваться от нее... прямо сейчас? Нет, невозможно.
Но... нужно.
Ненавистное слово.
Последние, легкие прикосновения к ее губам - Мишель никак не мог уговорить себя  окончательно прервать их поцелуй. Наконец, тяжело дыша и не выпуская Марию из объятий, он оторвался от ее губ и посмотрел на нее. Как же она была прекрасна! Сошедший на грешную землю небесный ангел, которого он чудом сумел поймать...
- Мария... - ее имя такое же прекрасное, как и она сама... - Я знаю, я не должен был. Но... я не могу это остановить. С того самого дня, когда я впервые увидел вас... я мечтаю о вас и живу только надеждой вас увидеть. А сегодня... я знаю, мне нет оправданий. Простите меня, прошу вас. И прошу, не прогоняйте, - Он никак не мог понять, какое выражение затаилось в ее глазах... в наступающих сумерках они таинственно светились... - Я сделаю все, что скажете, буду таким, как вы скажете, но не отбирайте у меня надежду видеться с вами... Я не представляю свою жизнь без вас.

Не хочет прогонять! Миша едва не ошалел от счастья. Неужели она чувствует к нему то же, что и он? Князь крепко прижал к себе Марию, не собираясь ее никуда отпускать. Конечно же, она не стала бы так говорить, если бы не чувствовала ничего... и не стала бы отвечать на его поцелуй...
Мишель вновь потянулся к ее губам. Да, уходить надо, но еще один только поцелуй на прощанье... Неторопливый, нежный, мягкий...
- Мы сейчас пойдем, - проговорил Миша, прервав поцелуй, но не отстраняясь от ее губ, - Но прежде... скажите мне, когда и где я смогу увидеть вас...

- Только по средам? - чуть ли не с отчаянием спросил Репнин, но потом словно опомнился. Мария разрешает ему прийти к ней! И даже подсказала самый простой способ, о котором Мишель бы никогда не додумался, - В ближайшую же среду я буду у вас, душа моя...
Нет, невозможно разомкнуть объятия, невозможно отпустить от себя это зеленоглазое сокровище.
Но и оставаться здесь тоже нельзя. Сколько времени они уже здесь находятся? Скорее всего. ее муж вот-вот закончит свою игру и отправится на поиски жены...
Жена другого - как странно, что Миша только сейчас об этом вспомнил. Здесь, в заснеженном парке, не могло быть другого. Здесь Мария принадлежала только Мишелю.
Ты будешь моей... Должен же быть способ... Потерпи, милая, я освобожу тебя от этого черствого человека...
То, что Марии плохо живется с ее престарелым супругом, Мишель даже не подвергал сомнению. Оставлять надолго такую женщину и разъезжать по долгу службы может только сухарь с ледышкой вместо сердца.
Соболевский даже не представляет, какой он богач. У него в руках самое драгоценное, что может быть в мире, а он мечется где-то... Зачем-то. Разве так следует обращаться с молодой красавицей-женой?
Старик... просто черствый старик. Которому надоело все в этой жизни - да и сама жизнь, пожалуй, тоже. Несправедливо, что такому досталась Мария.
- Несправедливо, - вздохнул Репнин, поднимаясь и поднимая следом Марию. Нужно идти... нужно идти... - твердил себе князь словно заклинание. С непонятной тоской оглянулся он в последний раз на истоптанный около ельника снег - только что он был так счастлив, а теперь, еще даже не простившись с Марией, он уже по ней тоскует...
Дорога обратно была невеселой. Единственной отрадой для Мишеля была возможность любоваться точеным профилем Марии. Они вернулись  на заметно опустевшую площадку перед дворцом - представление было окончено, и гости неторопливо возвращались во дворец, либо чинно прогуливались неподалеку, не решаясь почему-то уходить далеко в парк.
Мишель проводил Марию до лестницы, застыл столбом у ее основания и наблюдал, как Мария грациозно уходит от него наверх по лестнице... уходит к нему, к тому, к другому... Миша от бессилия и отчаяния был готов взвыть как раненый зверь...
Оставаться дальше в Гатчине было невозможно, и Репнин, найдя цесаревича и извинившись за свой поспешный отъезд, отговорился плохим самочувствием и в тот же вечер уехал в Петербург.
Как он прожил в Петербурге до среды, князь и сам не понял. Дни казались годами. Стрелки часов стали его злейшими врагами - они нарочно застывали на месте, чтобы позлить Мишеля.
Он едва дождался возвращения Анны из Гатчины и отправился к ней договориться о посещении музыкального вечера у Марии. К его великому удивлению, Анна не выразила большого желания побывать на этом вечере, и Мише пришлось довольно долго ее убеждать. Впрочем, когда князь преследовал какую-то цель, он становился весьма настойчив. Добившись от Анны согласия и договорившись о том. что в среду он заедет за ней, Мишель отправился к себе. Стрелять по часам и писать стихи, чтобы хоть как-то убить время.
Когда наступил долгожданный день, Миша явился к Анне за полтора часа до назначенного срока, и наглая прислуга имела наглость сообщить ему, что "барышня еще одеваются". Мишель успел перебрать в уме все мыслимые и немыслимые ругательства, пока Анна прихорашивалась, и с трудом сдерживался, чтобы не подняться в ее комнату и не вытащить ее оттуда силой.
Что за отвратительная привычка часами вертеться перед зеркалом? Ладно бы еще, после такого дурнушки становились милыми!  Так ведь нет же, становятся ровно еще дурнее.
К Анне, конечно, эта глубокая мысль не относилась, но вот досада - вполне.
И вот, итогом долгих мучений Михаила стало, наконец, появление Анны. Если бы кто-нибудь спросил потом у Миши, какого цвета было ее платье, он бы не смог ответить. Все его мысли были очень далеко - в особняке с колоннами.