Больно. Страшно. Неудивительно.
Владимир заложил за голову правую руку, чтобы удобнее было смотреть на нее, опираясь затылком о ладонь, и ничего не говоря медленно накручивал на палец каштановый локон, следя за ним взглядом, словно целиком поглощенный этим занятием. Нескоро она еще забудет прикосновения ножа к горлу, и руки этого ублюдка на своем теле. Но как заставить забыть?
Надо заставить забыть. Затереть впечатлениями. Маленькими жизненными радостями. Что с того, что их нет. Значит надо их создать - для нее. 
Он сам не замечал того как это слово, и прежде игравшее важную роль - теперь стало всеопределяющим.
Надо. Неожиданно его пальцы выпустили прядь ее волос и дотронулись до собственной шеи, словно только теперь, через полгода ощутив как там чего-то не достает. Креста. Что означает крест на шее если им стала жизнь. Может стоит купить новый? Уголок губ дрогнул в невеселой иронии.
Нескоро она сможет еще пойти в церковь. Хотя... Нет. Именно сегодня и надо туда пойти. Обязательно! Во-первых потому что это принесет ей покой, а во-вторых... во вторых надо будет пройти еще раз по тому месту где на них напали. Пройти вместе, чтобы это место не стало ассоциироваться у нее со страхом. Припоминая то, что рассказывала Анна о моменте нападения он неожиданно нахмурился, и поднял на нее глаза.
- Даш. А когда на вас напали, возле кладбища. Вас ведь ждал экипаж. А кто был на козлах? Куда он делся, почему не помешал им, или не примчался хотя бы предупредить меня?

- Черт... - выдохнул Корф, прикрывая глаза на секунду, и едва сдержав куда более крепкое словцо. Хорош хозяин. Спал до полудня в то время как один из его людей....  он пошарил вокруг себя правой рукой, оперся на локоть и встал. Его слегка повело в сторону, не то от вчерашних побоев, не то от последствий выпитого, но тут же выправился. - Надо отыскать его. Дорога там пустынная, но все же... могильщики, поп, кто-то же там ходит. Труп бы нашли останься он на дороге.
Дождя со вчерашнего дня не было. Если ударили паренька по голове, то по капелькам крови можно отыскать куда его запрятали. Хотя шансов что жив, конечно мало... не стал бы Константин оставлять свидетеля. Разве что детина этот возможно не захотел взять на душу лишнее душегубство там где можно было оглушить, связать и спрятать, чтобы сам помер.
Владимир скрылся в ванной, поплескал в лицо водой, привел себя в порядок, и через минут пять, уже показался из гардеробной уже в штанах, застегивая манжеты рубашки и держа сюртук на сгибе локтя. Подошел к кровати, коснулся губами лба жены и выпрямился.
- Поеду, посмотрю что с ним сталось. Будь умницей родная, побудь сегодня в постели, и пусть Любаша за тобой поухаживает. Я скоро вернусь.

Дорога стлалась под копыта с монотонностью песка, пересыпавшегося в песочных часах. Фриз нетерпеливо грыз мундштук и встряхивал гривой, не понимая, почему хозяин не дает ему воли. Благородный скакун рвался побегать, мчаться наперегонки с ветром, выплеснуть свою застоявшуюся силу. А хозяин почему-то вел его мерным шагом, и стоило ему лишь попытаться перейти на рысь как мерное движение шенкелей назад по бокам вынуждало его вновь идти шагом.
Владимир не спешил. Выйдя из дома и окунувшись в солнце, запахи мокрой земли и пение птиц - он впервые со вчерашнего дня почувствовал какое-то подобие покоя. И хотя этот покой не слишком отличался от неподвижной философской созерцательности дерева, наблюдающего отстраненно как опадают с него один за другим пожелтевшие листья - это было лучше чем ничего, чем бездонное ощущение провала, прикрытого как хрупким мостком необходимостью совершать те или иные действия.
Никита, которого он прихватил с собой ехал на каурой лошадке чуть позади, и помалкивал, чтобы не мешать ходу его мыслей. А мыслей-то как таковых и не было вовсе. Совсем никаких. Только все то же "надо". Необходимость совершать конкретное действие. Вот он и совершал. Вспоминал при этом, есть ли у Федьки родня. Как сообщить им о произошедшем если он мертв. Где искать его - если он жив.
Дорога до кладбища была долгой, но ему некуда было спешить. Если парнишка ранен, и умер - то торопиться некуда. Если по Божьему провидению - ему суждено выжить, то еще полчаса не изменят ничего.
У ограды кладбища он остановился, и соскочил с седла, чтобы осмотреть землю. Недалеко от ворот она была взрыта копытами - лошади запряженные в экипаж вчера довольно долго простояли здесь, нетерпеливо перебирая ногами. А вот и капельки крови, справа от взрытого места. Видимо не слабый был удар по голове. Тут же в стороне валялся и камень, одна из граней которого была окровавлена. Крови было немного, зато к ее засохшей полоске прилипло два волоска. Он вспомнил рассказ Даши. Марфа. Марфа ударила парнишку.
Камнем по голове.
Как собаку....
Поделом сучке... поплатилась за все поделом. И за мальчишку тоже.
Однако ничего похожего на тело поблизости не было, и следов волочения на плотно утоптанной земле можно было не искать. Зато в шаге от камня он увидел темное пятнышко на земле. Капелька крови. Чуть поодаль - еще одна. И еще. Дальше капли стали падать чаще, и по этой страшной "дорожке" он прошел сквозь ворота и направился меж могил, не отрывая взгляда от земли. Следы вели к боковой части ограды, и раздвинув свисавшие до самой земли в этом месте ветви ивы Корф увидел уже не череду капель а целую лужу, уже почерневшую, и впитавшуюся в землю. Земля вокруг в двух аршинах от лужицы была разрыта чем-то твердым. Судя по длине расстояния - составлявшем примерно рост парнишки и предполагая что кровь текла из раны на голове - то землю разрыло движением каблуков. Значит он был еще жив, пока лежал тут. Возможно пришел в себя. И что делал потом.
Вокруг было тихо. Никита, так ничего и не спросивший,  лишь по разговорам на кухне мог предполагать - зачем вдруг Корфу вздумалось приехать сюда, и пойти по этому следу. Он тоже увидел следы.
- Владимир Иваныч... выходит живой был? Федька-то?
Владимир кивнул и огляделся, вновь выходя из-под сени ивы. Что бы делал раненый, придя в себя?  Звал бы на помощь. А кто мог услышать его на кладбище?
- Пойдем. - бросил он конюху и зашагал к сторожке, шагая прямо через могилы, не давая себе труда обходить их. Конюх крестился и молчал, следуя за ним.
На стук открыл колченогий сторож, и, узнав Корфа отвесил поклон.
- Здравствуй, Афанасий. Вчера парнишка мой пропал, конюшонок. Напали на него у кладбища. Не слыхал ли чего?
- Так это ваш? Да у меня он, барин, у меня.
Хромой сторож распахнул дверь пошире, впуская гостя и проковыляв за ним откинул занавеску и указал на парнишку, бледного, с завязанной головой, спавшего тяжелым сном.
Владимир опустился на край кровати, и пощупал пульс. Тот бился часто, но ровно.
- Рассказывай.
- Так что рассказывать-то барин.. - сторож почесал в затылке. С утречка пошел я в обход, слышу - стонет кто-то. Нашел вот паренька вашего, связанного, аки телок, с заткнутым ртом. Пока до сторожки допер - он сознание потерял. Промыл я ему рану, чай при французах видел как лекари это делают. Страшная она у него, большая, прям череп в дыре видать, но вроде целый, череп-то. Зато кровищи было - жуть.
- Он приходил в себя?
- Да. Вырвало его, пронесло, сказал что Федькой звать, воды выпил пол-кувшина да заснул. Я вот не знал что с ним делать. Не идти же самому выяснять, его одного тут оставив.
- Не надо ничего. Я его забираю.
- Прям так как есть? - сторож почему-то удивился.
- Да. - Владимир наклонился, и поднял парнишку на руки. Тот вздрогнул, открыл глаза, и сделал какле-то движение, словно пытаясь вырваться. и в широко раскрытых глазах мелькнула паника.
- Барин.... Там... барыня...
- Тихо. Все знаю, все хорошо. Закрой глаза.
- Владимир Иваныч, может я его потащу-то? - с сомнением протянул Никита.
- Я сам. Дверь открой....
Никита поспешно распахнул дверь, сторож проводил их обоих до ограды. Тут только Корф передал паренька на руки Никиты, поднялся в седло и протянул руку
- Давай его сюда.
- Я... барин, я сам могу.. наверное... - слабо запротестовал Федька, но его никто не слушал. Здоровый конюх легко поднял его и передал Корфу, который устроил его перед собой в седле боком, оперев головой о свое плечо, и придерживая поперек пояса. Сторож поклонился и ушел. Никита уже собрался было тоже взобраться в седло, как Корф остановил его.
- Погоди. - он оглянулся на купол церкви - стоявшей по другую сторону кладбища. Оттуда как раз донесся удар колокола. Разбитые бескровные губы тронула невеселая улыбка - Сходи в церковь. Купи мне крест.
- К-какой крест? - опешил парень
- Обычный, нательный. Серебряный. Самый простой какой только будет, безо всяких там завитушек. Понял?
Никита только моргнул. Вот те раз. Зачем крест понадобился, и если понадобился, то... это ж, Божье дело, самому сходить надобно... благословение получить... А так... слугу посылать. Где ж видано-то? Или не для себя спрашивает?
- Понял... ответил он наконец.
- Вот и хорошо. Ступай. - Владимир тронул вороного каблуками и тот тронулся с места.
По дороге, он уже убедился, что с мальчиком скорее всего все будет в порядке. Тот пребывал в полузабытьи, но когда открывал глаза - говорил вполне связно, и помнил все - вплоть до того момента как увидел барыню и барышню в компании каких-то двух незнакомцев. После чего - и до того момента как открыв глаза он увидел над собой хозяина - он почти ничего не помнил.
Владимир не стал тратить время на то, чтобы отвезти парнишку домой, и вызвать врача - и выехав на дорогу, прибавил шагу. Он отправился прямиком к Штерну, вместе с Федькой.
Лишь через два часа, когда солнце уже начинало склоняться, к закату в ворота въехал экипаж доктора, рядом с которым ехал верхом Владимир. На его зов выбежавшие слуги вынесли из экипажа уже порозовевшего, но все еще слабого как дитя Федьку. Выбежала и Варвара, видевшая их прибытие в кухонное окно.
- Барин! Федька! Это ж... Живой, живой, Господи
- Живой, Варя, живой - спокойно произнес Корф, входя следом за носилками в дом - Полежать ему пару недель на твоих укрепляющих супчиках, и повязку менять ежедневно. Все в порядке будет. Сотрясение мозга, доктор ему рану промыл и зашил. так что все будет с ним хорошо.

Едва только Федьку унесли, а Владимир стал переобуваться - на него точно вихрь налетело нечто взъерошенное и светловолосое, обхватив со спины и повиснув на ней весом в добрый пуд с гаком. Он аж пошатнулся от неожиданности и тут же и другой, и третий такие же вихри налетели со всех сторон.
- Где ты был?! Мы тебя уже два часа караулим, а ты все не едешь!
- А что с Федькой, почему он на носилках
- А почему мама весь день не выходит из комнаты?
От разноголосья звонких мальчишеских голосов зазвенело в ушах. Корф затряс головой, но все-таки выпрямился, и обнаружил всех троих мальчишек, потому что Алешка, спрыгнув наконец с его спины присоединился к братьям - стоявших рядком, точно приготовившись для смотра. И тут же на всех трех лицах отразилось изумление, смешанное с ужасом. Он мысленно выругался. Расширенные глаза детей, открытый рот Алешки, побледневшее вмиг лицо Миши - были настолько красноречивы, что если бы он перед выходом из дома не посмотрел на себя в зеркало, то мог бы сейчас прочесть отражение своей физиономии по их взглядам.
- Отец... Почему это... откуда? - наконец решился нарушить молчание Мишель, проводя пальцами по собственной челюсти и скуле обрисовывая места, на которых у Корфа багровели здоровенные кровоподтеки.
Владимир вздохнул, наклонился, протянул руки, и все трое, моментально поняв этот жест кинулись ему в объятия.
Странное чувство было от этих трех теплых, доверчивых встревоженных тел, взъерошенных светлых макушек, до которых он поочередно дотронулся губами. Чувство тепла... но какого-то глухого, отдаленного, словно отделенного от него самого и существующего где-то вне его существа. Отчетливо воспринимаемое, но... вне себя.
Ну вот.И что им теперь рассказать? Дети не видели его со вчерашнего дня, когда вернулись из церкви. И все что произошло - прошло словно мимо них, хотя они несомненно удивлялись - куда это пропали родители, и почему за завтраком и обедом сегодня были только Софья Павловна, Анна и Воронов. Несколько секунд он пытался заставить себя думать. Придумать какую-нибудь историю, увертку, объяснение...
И не мог. Мыслей попросту не было. Он ходил, говорил, ощущал - но опять же - этим странным чувством "вне-собственного существа". Отделенного от  него самого тонкой, но такой непреодолимой преградой слова "надо".
Надо было поговорить с детьми, объяснить и успокоить.
Какое волшебное слово это "надо". Оно одно и организует всю жизнь.
Выпрямившись наконец - Корф поманил к себе Анфису. Если дети говорят что Даша еще не спускалась вниз, то это хорошо. Но с другой стороны она наверняка беспокоится и ждет. Надо ее успокоить.
- Барыня не ужинала еще?
- Нет, барин. - Анфиса замялась - Она и не обедала толком. И не завтракала - сами знаете.
Владимир устало вздохнул. Надо будет проследить чтобы она поела по-человечески. Не хватает еще чтобы заболела как в прошлый раз. Воспоминания о мозговой горячке всегда повергали его в непередаваемый страх тех дней, но сейчас вместо страха давили лишь еще одним тяжелым грузом на душу, которой и так все, даже собственное существование, даже необходимость следить за благополучием своих родных - стало тяжелой, и постоянной, непрерывной обязанностью. НАДО.
- Передай что я вернулся, что Федьку осмотрел доктор и сказал что с ним все будет в порядке. Передай, что я посижу немного с детьми, а потом поднимусь. И подай ужин в спальню через четверть часа. Что-нибудь легкое.
Девушка закивала и унеслась, а Владимир поднял Егора на руки, и кивнул остальным мальчишкам.
- Идемте.
Дети, сгоравшие от нетерпения и беспокойства не заставили себя просить дважды. Идти до кабинета было далеко, поэтому он просто зашел в гостиную, в которой сейчас никого не было. В этот час Демидова отдыхала перед ужином, голос Анны раздавался из коридорчика со стороны кухни, а Воронова нигде не было видно.
Корф опустился в кресло, усаживая на колено Егора, и поглядел на двоих старших.
Изобретать... выдумывать.... Тяжесть при одной только мысли о том что придется это делать была совершенно тошнотворной.
Да черт возьми, зачем! Они же мальчишки. Им не по два года! Куда бОльше будет значить для них отцовское доверие, чем любые щадящие увертки. Да и к чему щадить? Что произошло такого, чего они не смогли бы принять? О том можно попросту умолчать - зато в остальном рассказывать правду.
- Вчера вечером на маму напали - негромко начал он, и увидел как вытянулись лица, и как жесткий блеск промелькнул в глазах у Миши, как сжались его кулаки. И как подался вперед Алешка со вспыхнувшим от гнева лицом, явно собираясь засыпать кучей вопросов. Егор же лишь посмотрел на него, отчего Корф лишь крепче притиснул малыша к себе и протянул руку обоим другим - Погодите. Все расскажу, а вопросы потом, идет?
Его тихий голос как ни странно произвел впечатление. Дрожавший от негодования Алексей и натянутый словно струна Миша молча кивнули
-  Она возвращалась с кладбища и на нее напали. Один очень и очень плохой человек. Ты его знаешь, Миша. - он поглядел на старшего - Тот самый, которого ты однажды видел в вашем прежнем доме. Который плохо разговаривал с мамой. Он хотел причинить ей зло. И он был не один. Они уволокли маму и Анну. Ранили Федьку. Потом Анне велели возвращаться домой и известить меня. Я поехал ее выручать. Произошло... много чего. Чуть больше чем драка, но по сути - то же самое. Оттого и синяки. Но их было больше.
- И ты их поколотил? И спас маму?! - ужас на лице Алешки сменился восторгом. Он уже представлял себе эту сцену и едва удерживался на месте, чтобы не запрыгать возбужденно. Он требовал подробностей, глаза его сияли. Егор же молча обхватив отца рукой за шею проводил второй ручкой по запястью его руки, удерживающей мальчика на его колене. И хотя под широким манжетом рубашки и рукавом сюртука была совершенно незаметна повязка - Владимир мог бы поклясться что ребенок знает - что там под его ладошкой. Михаил же, бледный, натянутый, все еще сжимал кулаки, явно понимая что это не конец рассказа
- Их было больше, Алешка. - произнес он, вот сейчас начиная тщательно выбирать слова - чтобы не лгать, но чтобы при этом не сболтнуть лишнего. - Сами видите - мне  изрядно досталось. Но тут подоспел Воронов, которого привела Анна. Как раз вовремя. - Корф помолчал и произнес неожиданно для себя - Сергей Петрович спас жизнь вашей маме и мне. Запомните это. Навсегда.
- Запомним. - медленно произнес Миша, тогда как Алешка лишь восхищенно вздохнул - скорее в восторге от этой истории чем в страхе. Еще бы - как в приключении, похищенная дама, рыцарь- спаситель... а что история могла кончиться и плохо - так закончилась же хорошо! Зато теперь можно сколько угодно играть в злобного похитителя и спасателей, зная что конец у истории хороший. Вот только синяки, и жалко маму, но ведь отец же говорит что с ней все хорошо. А синяки... подумаешь синяки - мальчишек этим не напугать, да и драки для них скорее интересное и значимое чем страшное событие.
- Ну вот и вся история. Вашей маме довелось пережить сильное волнение, и страх, поэтому ей нужен отдых. Ведите себя хорошо, чтобы она со спокойной душой могла отдыхать, и набираться сил. Хорошо? - он протянул руку, и Егор словно котенок подставил под его ладонь свою макушку. Уголки губ Корфа тронула едва заметная усталая улыбка.
- А потом? С ней точно все будет хорошо?! - с какой-то странной напряженной настойчивостью спросил Миша
- Да. Ей надо только хорошенько отдохнуть, и прийти в себя. Будет лучше, если вы вообще сделаете вид, что этих двух дней не было, и не станете одолевать ее расспросами, идет?
- Идет! - торопливо кивнул Алешка а Миша немного помедлив кивнул чуть более неуверенно. - Только что мы скажем Саше?
Владимир нахмурился
- Вы мальчишки, вам я рассказал все честно. Вы должны знать что такое защищать свой дом и свою семью. Это не всегда благородная дуэль, иногда это и грязные нападки. Но и синяками мальчишку не удивить и не напугать. Если он, конечно, мальчишка, будущий мужчина. А вот Саше об этом знать необязательно. И ничего не говорите. Бог свидетель - я не хочу чтобы мои сыновья умели врать.
- А как же быть? - растерялся Егор.
- Расскажу вам один секрет - он немного подался вперед, и все трое не сговариваясь тоже сблизили головы - Если не можете сказать правду - то не надо врать. Всегда можно отмолчаться, перевести разговор на другую тему или отвлечь собеседника. Только смотрите... Я вам этот секрет рассказал, и я его везде узнаю. Против меня он применяться не должен никогда. Обещаете?
- Обещаем! - на три разных голоса и с разным чувством протянули трое детей.
- А теперь ступайте -ка отдыхать. Ужинать сегодня тоже будете без нас, и маме и мне не помешает отдых, но думаю скучать вам не придется. Будете развлекать Сашу, чтобы она даже вопроса такого не задала. Идет?
- Идет! - развеселившийся Алексей даже подпрыгнул, а Егор слез с колена Корфа, потянул среднего брата за руку
- Пойдем. Найдем Сашу.
- А чего искать, она в кухне вместе с Анной, я сам видел! - фыркнул Алешка, но повинуясь маленькой ручке тянувшей его к выходу - только махнул головой и исчез. Михаил задержался
- Ты говорил чтотот человек не вернется. - тихо произнес он наконец - Как же так?
Владимир вздохнул.
- Он инсценировал собственную смерть, чтобы все поверили что он не вернется. Я поверил как и все.
- Но сейчас...
- О-о.... на этот раз он и правда погиб. И в этом я тебе клянусь. Потому что видел его собственными глазами.
Михаил помялся немного. Но в конце концов ему было уже почти одиннадцать.
- Это ты его убил?
- Да. - после паузы, но спокойно и твердо ответил Корф а потом протянул руку, словно проверяя. Но Мишель не разочаровал его ожиданий. Он с жаром стиснул его руку обеими руками.
- Все значит хорошо?
- Да..... Да, Миш. 
***
Через четверть часа Владимир действительно входил в комнату в бельведере. Мальчишки, обняв отца напоследок, отправились на кухню, а сам он направился в комнату к жене.
- Вот и я. Извини, дети меня немного задержали.

- Сильно рассечена голова, но череп не пробит. - негромко произнес Владимир, проходя в комнату, и расстегивая на ходу пуговицы сюртука, застегнутого до того под горло. - До свадьбы заживет.
Он опустился на краешек кровати, глядя на жену, и протянув руку погладил ее ладонью по щеке, касаясь кончиками пальцев волос.
Вот она. Встревоженная. Уставшая. Сидела тут, ничего не ела... впрочем - кто бы сомневался. Хорошая моя... что же ты делаешь....
Господи, почему....
Рука снова потянулась к горлу, но наткнулась лишь на затянутый шелковой лентой платка ворот сорочки. 
Крест. Тут должен быть крест.... напоминать. Каждый день, каждую секунду. Неотступно - пока дышишь.
А пока что можно и платок стянуть.
Так он и сделал, бросив платок в изножие кровати, и усталым жестом поводя плечами сбросил туда же сюртук. Стало полегче - словно тот был не из сукна а из свинца. Только вот тяжесть-то была не снаружи.
- Дети подкараулили меня когда я возвращался домой - произнес он, опуская голову и перебирая в своей ладони ее пальцы - Спросили откуда у меня синяки на лице. - Владимир вскинул на нее глаза. Спокойные, усталые. В них не было вопроса, мучительного "а правильно ли я поступил? а надо ли было? -" - которые прежде поневоле всегда сопутствовали чуть ли не каждому мало-мальски важному решению связанному с детьми. На этот раз он не нуждался в подтверждении. Он поступил правильно - и знал это без тени сомнения. - Я рассказал им правду. Разумеется без деталей. Правду о том что на тебя напали, и кто напал. Что была драка, что Серж нас оттуда вытащил. Они уже не маленькие. Да и... мальчишки. Для них любая драка - дело чести и приключение. Саше говорить ничего не велел. Я понятия не имею как на такое может отреагировать девочка, поэтому решил не рисковать.

- Вначале обеспокоились, потом успокоились. - Владимир неторопливо расстегнул запонки, кинул их не двинувшись с места на туалетный столик, и принялся закатывать рукава выше локтей. - Алешка и вовсе пришел в восторг, слушал как героическую эпопею. Егор похоже даже не удивился. Результатом поинтересовался только Мишель, после того как остальные ушли.  - он поднял голову - Они мальчишки, Даш. Драка... синяки... самое понятное дело. Не беспокойся за них.
В дверь тихонько постучали, и просунулась Анфиса с полным подносом. Корф встал, жестом указав ей на столик у камина. И пока она сервировала там легкий ужин он осведомился - пришел ли Никита. Оказалось, что Никита уже давно вернулся, и узнав о том что барин дома - теперь ждет внизу лестницы. Корф торопливо спустился вниз, забрал у чрезвычайно озадаченного и смущенного парня его покупку и отпустил. На лестнице было почти темно, и поэтому лишь после того как вошел в спальню он вытряхнул из маленького полотняного мешочка то, что принес Никита.
Серебряный крест. Как он и просил - без ничего лишнего. Без распятия и завитков - две перекрещенные полоски серебра. Лишь едва заметная нижняя перекладина отличала его от католического, на который тот по своему аскетическому виду был похож.
Молодец, Никита
Владимир сунул его в карман, кивком указал на дверь смотревшей на него вопросительно Анфисе, и подняв халат Даши с кресла подошел к ней, разворачивая в руках.
- Вставай родная - попросил он мягко. Хоть и мелькнуло устало в мозгу, что сейчас она, как всегда, скажет "я не не хочу есть". Словно бы голодовка была необходимой традицией для душевных переживаний. А когда он настоит - то будет попивать чай, и крошить булочку, едва-едва прикасаясь к некоторым крошкам, в надежде что он не обратит внимания на то, что она ничего не ест. Да... все это было. Было множество раз. После первого похищения. После возвращения. После императора. После любых волнений  и стрессов. И он знал, что так будет и сейчас. И знал что будет завтра. Знал до малейших деталей. Она встанет утром, хотя ей будет больно. Приведет себя в порядок и спустится вниз. И будет хлопотать по дому, возиться с детьми, занимаясь то описью в кладовых, то занимаясь с Сашей рукоделием, за обедом опять же едва прикасаясь к еде и едва уступая настойчивым просбам Глаши и Вари - ограничится лишь тем что за весь день выпьет только чашку кофе. И снова... и снова... в этой постоянной заботе о других, забывая о себе, выходя на мороз без пальто или купаясь в холодной воде, словно бы нарочно силясь загубить свои силы и свое здоровье, в угоду... кому? Кому это все нужно? Жертвенность..... Господи.... 
Мысли эти как чугуном затапливали душу. Тяжелым, неподъемным, и он пытался хотя бы разозлиться на самого себя, чтобы прогнать их, затопить, сменить.
Бесполезно.
Владимир молча поднял Дашу с кровати, как ребенка, окутал халатом, сам же завязал на ней пояс, словно на маленькой девочке, оглядел с головы до ног, и вдруг тяжелым жестом привлек ее к себе и обнял, опуская лицо в ее волосы.
- Ты - моя жизнь. - медленно проронил он, не поднимая головы, не в силах даже шевельнуться.
И никогда еще эти слова так не соответствовали истине.

Отредактировано Владимир Корф (23-02-2016 13:51:39)

Господи, ну.... зачем.... сколько еще....
Надо.
Владимир чуть отстранился от нее и слегка приподняв за подбородок посмотрел ей в глаза. Ему казалось, что он читает в них как в открытой книге, в этих глазах, которые никогда и ничего не могли от него скрыть. Даже когда она хотела. Хотела скрыть свой страх, свою боль, - вне зависимости от ее причины - он пробивался через любые заслоны, и вытряхивал из нее все до крупицы, пропуская через собственную душу, как через угольный фильтр, вытягивая из нее все что причиняло ей боль. Что же сейчас в ее глазах? Непонимание. Страх. Усталость. Немудрено.
Он осторожно провел пальцами по ее щеке.
- Плохо тебе.... Страшно... А я не знаю как и чем тебе помочь.

Ну вот....
Он коротко вдохнул, и попытался улыбнуться. Ну вот... и что теперь сказать? Правду? Какую к чертям правду? Что самое сущестование стало странной, бессмысленной тягомотиной? Что каждый вдох, каждое движение, каждое слово подстегивается лишь словом "надо"?  Что больше всего на свете ему хочется просто отпустить собственную душу на свободу и закончить со всем этим? Что только она одна и держит его сейчас на этой земле?
- Я не знаю, Даш. Просто я устал. Очень устал.
Он отбросил с ее лица волосы и снова медленный вдох отозвался знакомой тяжестью в сердце - едва уловимой, но напоминающей "я здесь!"  И неожиданно это ощущение принесло ему удивительное облегчение. Это не продлится долго. Слава Богу, рано или поздно всему придет логический конец. И чем глубже будут вгоняться гвозди - тем плотнее и крепче закроется крышка гроба.
Да хватит же! Не видишь разве - ты ее пугаешь! Не можешь вырваться из этого омута сам - так вытолкни хотя бы ее! Какой смысл тянуть ее за собой? Что будет делать она посреди этого болота в котором ты вязнешь, когда ты окончательно пойдешь ко дну а ей до берега будет уже слишком далеко плыть? Надо? Ты взял на себя черт возьми заботу об этой женщине! Так встряхнись, черт тебя побери!  Не можешь притворяться - так...
Владимир передернулся сунул руку в карман, и вынув крест с цепочкой молча показал ей на открытой ладони.

Владимир помолчал. Почему? Он и самому себе это мог бы объяснить с трудом. Разве что только потому, что сегодня то и дело вспоминал о его отсутствии. Всякий раз, заставляя себя сделать усилие, что-либо сделать, что либо сказать - он невольно вспоминал о нем, и рука поневоле тянулась к шее, он, который и раньше-то не замечал креста, а с прошлого октября и вовсе его не носил. Потому что крест теперь стал символом жизни. Который надо нести. Надо, даже если и не хочется. В конце концов, разве жизнь каждого человека - не есть крестный путь? И счастье, если споткнувшись и упав под тяжестью креста - найдется кто-то на чье плечо оперевшись можно будет подняться и тащить свою ношу дальше - до той поры пока не придет время воспарить над ней. Но- верно ли это объяснение? Может наоборот? Может он подсознательно ищет утешения и напоминает себе о чуде которым каждый из них был для другого? Мыслей таких у него точно не было - но может это подсознание? Он уже хотел было высказать вслух эту версию, как вдруг осекся. Ты ведь обещал не лгать ей.
- Трудно сформулировать - наконец медленно произнес он, расправляя цепочку на ладони и поднимая ее Даше, чтобы та взяла ее.  - Это... Все вместе. Думаю - как напоминание. Надень... - Корф наклонил голову, чтобы молодой женщине было удобнее надеть ему цепочку на шею. Она была достаточно длинна чтобы не возиться с замком
Пожалуй тут и пора была приступить к ужину, тем более что у него больше суток маковой росинки во рту не было, а продолжать этот разговор он был не в силах просто потому что не знал что ответить на ее страхи, страхи, от которых словно все крепче втягивал алчный зев болота.
Он молча привлек ее к себе. Что сказать? Что все будет хорошо? А что сейчас в ее понимании - хорошо? А в его собственом?
Только то, чтобы она и дети, и Анна с Сержем были живы, здоровы и вне опасности.
Больше ничего - поскольку это - единственно важное на земле.
Владимир не успел отстраниться, как в дверь послышался тихий стук. Он удивленно поглядел на Дашу - словно спрашивая - кто там может быть, но все же выпустил жену и подойдя к двери открыл ее