Воронов накануне ночью встретил Штерна, провел его наверх, а потом он же проводил, расспросив по пути про состояние хозяев, и, желая немного развеяться отправился в парк. Ночь ранней весны была еще холодна и сыра, но плотное сукно мундира неплохо защищало от холода. Зато воздух полнился запахом сырой, готовящейся к пробуждению земли, и он с наслаждением впивал эту ночную прохладу и тишину.
Большой дом погрузился в тишину, погасли огни. Тускло светились лишь окна бельведера, и окна кухни. На кухне наверное замешивают тесто для завтрашнего хлеба, а в бельведере... Наверное уже спят. Навряд ли после пережитого Дарья Михайловна сможет уснуть в темноте - поэтому неудивительно что там горят свечи. А может и не спят.
Сергей вспомнил увиденную в избушке картину и передернулся. Вот ведь. Бедняжка Анна, так ужасалась тому, что происходило на войне. А тут вот - под боком. В мирной деревне, среди полного благополучия - да такая вот история....
Что там происходило в деталях он не знал, но по кусочкам мозаики нетрудно было сложить всю картину. Почти обнаженная женщина, связанный мужчина, следы побоев на обоих. Не станут раздевать женщину для того чтобы ловчее ее исколотить, о нет. А вот.. изнасиловать жену на глазах у мужа - о да... большей жестокости и измыслить трудно, особенно зная его к ней отношение. Интересно - успел этот помешанный привести свое намерение в исполнение, или нет? Воронов умышленно избегал малейшего взгляда на жену друга, и сейчас не мог бы сказать - целы на ней были панталоны или нет. Хотя зрелище, даже охваченное первым, беглым взглядом было столь красноречивым, что он не удивлялся тому - в каком состоянии Корф вышел из кареты у дома. Если месть, какое-то действие отвлекли его - это хорошо. А вот потом?
Он попытался себе это представить, и с раздражением прорычав ругательство швырнул в кусты недокуренную сигару. Впрочем через несколько шагов пожалел об этом, и извлек из портсигара еще одну. Ндааа, не позавидуешь.
Офицер прошел аллею до конца, повернул назад, и снова окинул взглядом верхнюю часть дома, видимую даже отсюда сквозь переплетение еще голых ветвей.
А Анна наверное спит.... Испытание и для нее было немалым. Немудрено, при ее-то тепличном воспитании, когда даже самые обычные вещи кажутся ей шокирующими и вдруг собственными глазами увидеть такое... Может не следовало брать ее с собой, но тогда...
Он вспомнил картину которую увидел, войдя в избушку, нож занесенный над Владимиром и тряхнул головой
Без нее я не добрался бы тогда быстро. И нашел бы Корфа уже мертвым. Хотя конечно, лучше бы ей этого не видеть...
Он вспомнил как повернулся, и обнаружил ее без чувств в дверном проеме. Когда она упала в обморок? Сразу же как вошла и увидела происходящее? Или успела увидеть этого мужика? И женщину? Вот дьявол... Этак пожалуй она меня и видеть больше не захочет....
Воронов глубоко затянулся дымом, силясь совладать со все растущим раздражением на дурацкое стечение обстоятельств.
Проклятье....
И что же теперь делать?
А что тут поделаешь.... остается надеяться лишь на ее благоразумие и....
Ему неожиданно вспомнилась Мари, сравнившая Анну с трепетной ланью а его - с хищником. Черт бы ее побрал. А ведь она права... и я это знал.
И что же теперь будет?
Аллея закончилась. А сна не было ни в одном глазу, и даже приблизительного решения возникшего вопроса он не мог найти. Наверное надо поговорить с ней - но о чем? Сказать "простите за то что вам пришлось увидеть"? Более глупой формулировки и не придумаешь.... Черт побери...
По двору прошел сторож и скрылся в парке. От ночного холода, которого он до сих пор не ощущал, офицера передернуло.
Да что там думать и размышлять заранее. Завтра все станет ясно, иди-ка ты спать, дружище Серж...
Кому -то может и показалось бы диким, что хладнокровно убив двоих человек можно преспокойно отправиться спать, но вот об убитых он думал менее всего, а беспокоился лишь о Корфе с Дашей...
И об Анне.
О ней даже думать было тяжело. Но... завтра все расставит по своим местам.
С этой мыслью он поднялся к себе, сполоснулся прохладной водой и улегся спать.
--------
Утром Воронов проснулся очень рано. Послал Данилку справиться о Корфе с Дашей, узнал от него же что Анна еще не выходила, и снова вышел в парк. А когда вернулся - нос щекотал аппетитный запах свежей выпечки, и он отправился в столовую. Наверняка хозяевам сегодня не до общих посиделок, но завтрак в доме никто не отменял. И не ошибся - в столовой он обнаружил Анну, и подойдя к ней поклонился
- Доброго утра, Анна. Как вы чувствуете себя?

Отредактировано Сергей Воронов (06-02-2016 15:42:08)

Она была бледна... она не поднимала глаз. Что ж, неудивительно... Наверное не знает как себя вести со мной...
Воронов молча отвесил ей полупоклон, принимая это "со мной все в порядке" скорее из вежливости, чем действительно поверив в ее слова, и уже собирался было пододвинуть ей стул, как замер, словно наткнувшись на стену.
"Сергей Петрович"?
Дурацкая наверное реакция на собственное имя-отчество, вот это ощущение, что холодом растекается от груди по рукам и медленно вытягивает выдохом воздух из легких, затяжным, чтобы не сделать следующий вдох и удержать готовое вырваться вместе с ним ругательство.
Но вполне уместная для того, кого назвала так после вчерашнего - та, с которой помолвлен по любви, которая уже давно называла по имени, называла на "ты", хоть и редко, но значит в мыслях - всегда...
Что же это значит?
Да то, о чем ты вчера думал. А на что ты надеялся, идиот? Что вот все само собой возьмет и испарится?
Воронов со внезапной досадой скрипнул зубами и качнул головой. Вслух же произнес с нарочитым спокойствием
- Если дети и княгиня уже позавтракали, то кроме нас с вами никого ждать не приходится. - он пододвинул ей стул - Корфу и Дарье Михайловне сегодня явно не до общей трапезы.
Он дождался пока она сядет, обошел стол, сел на свое место и с тем же невозмутимым видом снял салфетку со стола, глядя на девушку, которая отводила взгляд, все еще избегая смотреть ему в глаза, и внезапно ощутил какую-то странную, холодную горечь.
Интересно... сколько же времени она будет изображать, что все хорошо, тогда как явно видеть меня не может.  И хватит ли ей честности сказать все прямо в глаза, или вновь начнет прятаться за вежливостью. Что ж.... посмотрим.

Воронов почти физически ощущал это напряжение и отчужденность. Но решив посмотреть - как далеко оно будет простираться, и как долго она будет делать вид, что ее ничего не беспокоит, он заставил себя приняться за завтрак, как ни в чем не бывало. Намазывал тонкий тост маслом, хотя не представлял - как можно будет его съесть и пойдет ли в горло хоть один кусочек. Странный привкус во рту - сухой, как пепел. И не таясь, наблюдал за Анной, за ее пальцами, которые крошили булочку, за чашкой, за ее глазами, которые смотрели на скатерть, в чашку, на его рукав, в окно, на пустой канделябр - куда угодно кроме как ему в глаза. И не мог сдержать ощущение странной, горькой иронии, растущее в душе.
Когда она наконец заговорила, он встрепенулся, но почти сразу же погас. Вопрос о Корфе.. и даже теперь не смотрит в глаза....
Что ж.... посмотрим что будет дальше.
- Сказал что побои и раны на руках не представляют опасности - ответил он очень спокойно и отпил чая. У чая тоже был вкус пепла.
Интересно... а может самому заговорить о вчерашнем, и таким образом подтолкнуть ее? - мелькнула мысль, но странное, какое-то злое упрямство сдержало - Нет. Она же лжет тебе сейчас. Лжет что у нее все хорошо. Притворяется. Неловко, неумело, но притворяется. Скрывает от тебя и свои мысли и беспокойство. Посмотрим, куда может дойти такое притворство.

С каждой секундой она все больше отдалялась. Все дальше и дальше. Он ждал... но ничего не происходило.
Господи...
Звон чашки заставил его вздрогнуть. Он вскинул на нее глаза, словно скаковая лошадь услышавшая стартовый колокол, в надежде что этот резкий, неожиданный звук послужит спусковым крючком, и накопившееся наконец прорвет эту стену отчуждения, это притворство, и она выложит наконец все что думает...
Бесполезно.
Переодеться.....? По губам Воронова проскользнула едва заметная усмешка отдававшая горечью. Вот теперь она сбежит. Закроется у себя в комнате. А вечером опять будет делать вид что все хорошо. И завтра. И послезавтра.
Будет встречать меня каждый день, и....
И лгать в лицо.
Вот как сейчас.
- А я все гадал на сколько вас хватит, Анна.  - неожиданно сам для себя произнес он негромко. - Надо отдать вам должное, вашего лицедейства хватает дольше чем моего терпения. Этак вы всю жизнь похоже способны пытаться делать хорошую мину при плохой игре, если вас не прижать к стенке, не встряхнуть и в очередной раз не заставить говорить начистоту....
А сейчас... сейчас она оскорбится. Как всегда. И как всегда начнет мне доказывать, что это все не так, что у нее все замечательно.... и это будет продолжаться, пока я в очередной раз не вытрясу из нее откровенность...
Господи.... Сколько раз те несколько месяцев с нашей помолвки повторялась такая вот сцена? Когда она говорит что-то пустопорожнее, явно что-то тая в уме, а я пытаюсь вызнать что именно.  Говорит мне о любви, а сама...
- Скажите может быть вы предпочитаете, чтобы ушел я?  Мое общество так явно тяготит вас, и заставляет нервничать, что я чувствую себя виноватым. - продолжил он так же спокойно, и добавил с отчетливой иронией и горечью в голосе - За чашку

Веки Воронова дрогнули, единственным свидетельство того, что он таки пропустил удар. Он встал.
- Я полагал, что говорю не только с бывшей актрисой, но со своей невестой. С девушкой которая десятки раз говорила мне о любви, и заверяла в своей бесконечной искренности. И которая тем не менее с завидным постоянством,  при любом мало-мальски непонятном или неприятном случае прячется, притворяется что все прекрасно, и при этом не смеет смотреть мне в глаза. - он в несколько шагов пересек расстояние до двери и остановился, глядя на нее в упор с нескрываемой горечью. - Скажите, Анна, на кой черт вы уверяете в любви человека с которым считаете возможным обходиться подобным образом? Или вы думаете что я слепой? Я полагал что наши отношения не театр и вы не на сцене. Выходит я ошибался. Скажите в который уже раз вы наглядно демонстрируете, что не считаете человека с которым помолвлены достойным вашей искренности и доверия? Я с десяток раз говорил вам что вы не умеете ни лгать ни притворяться. Может вы и были актрисой но я -не зритель, и никогда таковым не буду.

Сергей вздрогнул. Эти слова.... Это "Сергей Петрович".. это "мне жаль"... она хоть понимает - чтО в них? Фактическое "между нами все кончено".
Странное ощущение. Будто куском льда ткнули в грудь, захлопнув и дыхание, и горечь, и самую возможность произносить слова.
Вот и все, так? Поверил... в тепло, в искренность, в доверие этого солнечного зайчика. Поверил? Ну так получай. Поделом тебе, идиоту.
Сейчас надо было просто поклониться и уйти.
НЕТ!
Почти яростная мысль заставила его сжать руки в кулаки. Уйти без борьбы, и отказаться от нее? Хорош же я буду....
Только вот заговорить он смог далеко не сразу, чудовищная сила сдавившая его как в клещах словно запирала слова в горле
- Ошибся? - наконец выговорил он тихо, с заметным трудом - В чем же? В том, что поверил вашим словам о любви? О том, что вы доверяете мне? Что будете искренни и честны? Или ошибся в том, что вы - моя невеста? Или в том, что любовь это доверие и понимание? Поясните мне....Анна... в чем именно я ошибся?

Воронов молча отвел ее руки, и вынув из кармана платок принялся молча отирать ее слезы. Вот оно. Конец. Но она не решается поставить точку, и хочет чтобы это сделал я. "Вам не нужна такая как я". Хотя.... о, Господи.... сама прекрасно знает, что все обстоит с точностью до наоборот....
- Вы думаете, я этого не знал? - тихо спросил он наконец. - Вы ужасались малейшему упоминании о жестокости, даже в рассказах. А вчера вы увидели своими глазами то, чего и вообразить не могли. Думаете я не знал - насколько вас это ужаснуло и шокировало? Анна... я не дурак.. не слепой... Я все это вижу. Но....
Он тяжело перевел дыхание, подняв голову к потолку, словно пытаясь набраться мужества, или нужных слов, или дать себе хоть секунду для того, чтобы отогнать гнетучее чувство конца, и попытаться спасти хоть что-то, если это еще можно спасти....
- Но вы говорите неправду, когда утверждаете, что не умеете быть искренней. Вы умеете... Именно этим вы и покорили меня... Прямотой... искренностью... честностью... которой я до вас еще ни в ком не встречал. Тем доверием, что вы, по какому-то наитию оказали почти незнакомому человеку. Как делились со мной всем что вас тревожило и беспокоило.... Рассказывали о покойном бароне.. о Михаиле, хоть и не называли его имени... и были уверены, что этот почти чужой человек вас поймет. - острая, горячая как уголь иголка повернулась в сердце, чуть не заставив прикусить язык, чтобы не выговорить вертевшихся на нем слов, но он все равно их сказал - А теперь вы переменились.... С тех самых пор, как узнали первую же нелицеприятную весть обо мне из посторонних уст.... Лишь после этого вы переменились, Анна... и теперь при любой препоне запираетесь, схлопываетесь, пытаетесь спрятаться. Почему? Неужели все то время что мы провели вместе не только не добавило мне доверия в ваших глазах, но и отняло даже то доверие что было у вас ко мне с самой первой встречи? Теперь я вам совсем чужой? Еще более чужой, чем в те ночи, что вы проводили возле моей кровати? О... не трудитесь отрицать... я....
Он прикусил губы и отвернулся, оставив платок в ее руке.
- Я.... понимаю....Понимаю - почему....

Слушать ее было тяжело. Он ведь помнил. Помнил как легко и свободно было с ней. Как говорить они могли часами обо всем, и не существовало запретных тем. Как именно этим и очаровала она его - прямотой и искренностью, находчивостью, легким остроумием. А что же теперь? Когда это началось?
В письмах...
Точнее.... после того письма....
Воронов скрипнул зубами, слушая ее. Да. Все именно так.
"с тех пор как я поняла что мои слова способны причинить вам боль"
Господи, Анна.... сколько же раз я должен сказать тебе, что боль причиняют не слова! А такие вот недомолвки и запирательство! Почему же ты, имея уши, не слышишь меня!!!
И выходит... черт побери, выходит, что я во всем сам виноват. Дурак ты, Серж.... Дур-рак....
- Почти уверен, что правильно. - медленно произнес он вслух. - Но даже если ошибаюсь - поправьте меня. Но...  Сейчас я вам почти чужой. Вы сами-то заметили, что стоило мне войти в комнату, вы назвали меня "Сергей Петрович". И повторили это еще раз. Это... это показатель. И немалый....
- он медленно провел пальцами по волосам словно гребнем, как будто это могло помочь привести в порядок мысли. - Помните, тогда, задолго до моего отъезда я не раз предупреждал вас о том, что вовсе не таков, каким вы меня видите. Не добрый и благородный рыцарь "лучший из всех" как вы однажды выразились. Но вы почему-то считали что я намеренно пытаюсь очернить себя в ваших глазах, напугать или отговорить. А я всего лишь говорил правду. Но... вы не могли этого воспринять.
Да. Так оно и было.... именно так...
Воронов глубоко вздохнул, и продолжал очень тихо и с какой-то странной, почти обреченной мягкостью в голосе
- Вы слишком чистый и светлый человечек... ваша душа не приемлет ни зла, ни тьмы ни жестокости вообще, как жизненных явлений. В вас нет ни тени ни того ни другого ни третьего, поэтому вы попросту не можете осознать эти явления. Их не было ни в романах ни в театре. Герои там всегда добры и прекрасны... А в жизни.... вначале вы услышали о поступке который я совершил когда-то, и вас он привел в ужас. Вчера я на ваших глазах убил двоих человек, а после этого преспокойно отправился спать. И вы... вы попросту не можете понять - как вам теперь быть. Как относиться ко мне. Как думать и чувствовать, как себя вести... потому что именно сейчас вы увидели меня таким, каков я есть. О чем предупреждал вам еще осенью, а вы не хотели верить. Сейчас же - увидели воочию. И никак не можете примирить свои чувства с этим новым, таким чуждым и страшным для вас ощущением. Отречься от собственного чувства для вас невыносимо. А принимать меня как раньше - вы не можете. Иначе не назвали бы меня сразу, едва я вошел - по имени-отчеству. И вам от этого плохо. И страшно.

Неожиданно он улыбнулся. Как-то очень печально, и вместе с тем ласково.
Ну вот…. сколько же раз мы проходили через это… И…. и все повторяется заново.
Странно, непонятно и мучительно. Но вместе с тем - хрупкая нить, которую еще можно было уцепиться подтянуть, завязать заново. И отчаянная, далеко затолканная в сознание горечь “а стоит ли?! Сколько можно?! Сколько можно мне оправдываться перед ней, сколько можно ломиться в запирающиеся от меня двери! Если она так не может, не хочет допускать меня к себе, так упорно прячется и отгораживается случись мало-мальски значимому событию напугать ее...НУЖНО ли…?” От мыслей было больно. Очень больно. Почему-то больнее чем он мог бы предположить, пытаясь оценивать здраво свои перспективы. Но то-то и оно. Здраво - они не оценивались.
Воронов вздохнул, и поднес к губам обе ее руки
- Вы все-таки попробуйте…

- Господи.... - Воронов вздохнул, и все еще удерживая ее руки в своей одной, второй рукой обвил ее за плечи и порывистым жестом привлек ее к себе, зарываясь лицом в ее волосы. Кто бы видел его сейчас, кто бы поверил, что едкий насмешник над всем и вся, солдат до мозга костей, человек в равной степени равнодушный и жесткий ко всем кто не относился к маленькому внутреннему кругу который он сам для себя очертил - может вот так вот прятать лицо, и молчать, чтобы сжимающееся горло и заблестевшие глаза не выдали бы той бури, что сорвалась с привязи, стоило ему лишь чуть-чуть ослабить крепко сдерживающие собственную душу удила.
Сейчас. Сейчас, секунда-другая и все пройдет, и он снова станет прежним, но вот это мгновенное облегчение - словно с плеч рухнула целая гора - и одновременно, мысль ужалившая в самое сердце - о том сколько раз уже происходило нечто подобное, и сколько же раз оно еще произойдет, сколько раз с таким вот невинным видом она будет терзать ему душу, заставлять расшибаться об каменные стены и ломиться в запертые двери - и сколько еще ему удастся преодолевать такие барьеры, до тех пор пока - как знать - возможно однажда возникнет тот, который преодолеть не удастся? И к чему в таком случае все это, это запирательство, это "Сергей Петрович", от которого у него до сих пор горело все внутри как щека горит от пощечины. Сейчас он еще сумел победить, но сколько еще хватит у него сил для таких побед? И что будет, если однажды не хватит терпения, или времени, или глубины...
Сколько же еще это будет продолжаться, когда по каждому мало-мальскому поводу она, запираясь, будет вынуждать его оправдываться, искать и находить в себе вину, разворачивать ее перед нею, и пытаться разжать створки раковины в которую она то и дело прячется....
Неужели всю оставшуюся жизнь?!!!!
Вот неужели бывает так, чтобы бесконечное счастье вот так мешалось с почти железной уверенностью в конечном поражении?
Да... вот так оно и случится однажды. Господи....
Разве что стиснутая рука, прижавшая ее голову к его груди, да медленное, какое-то судорожное дыхание в попытках справиться с подкатывающим к горлу сухим рыданием, могла бы выдать Анне, что в душе у него творилось гораздо бОльшее чем он мог выказать. Но через несколько минут - рука расслабилась, Воронов чуть отстранился, поглядев на девушку с какой-то виноватой полуулыбкой, словно извиняясь за то что мог этим медвежьим объятием причинить ей боль - и опустился на колени обвивая руками ее ноги поверх юбок.
- Анна....  Ну и зачем.... к чему вы так мучили нас обоих? - в его улыбке был какой-то ласковый упрек, исполненный печали и такой пронзительной тоски, словно он спрашивал вслух - "сколько же еще ножей ты воткнешь мне в сердце, прежде чем разорвешь его окончательно", и вместе с тем - полный такой нежности, что он лучше всяких слов благодарил ее за то, что на этот раз хотя бы - гроза начала проходить стороной

Вот оно что. Страшно. В темных глазах Воронова промелькнуло странное, теплое чувство, прежде совершенно незнакомое этой жесткой и суровой душе.
Вот оно что. Она же просто дитя. Дитя, маленькая девочка, не просто не знающая жизни и воспитанная в искусственных тепличных условиях, но еще действительный ребенок, добрый по своей сути, но преисполненный самых настоящих детских страхов. Вот оно что! Он пытался общаться с ней на равных, тогда как она - такое дитя, боящееся домовых и привидений. Неожиданно на ум пришло все то, что она рассказывала раньше, и что ему казалось забавными, интересными, но ничего не значащими эпизодами. О том что она подумала услышав хриплое дыхание в темной комнате, о том, как она рассказывала ему о методе Корфа избавляться от ночных страхов. Метод годившийся лишь для мало-мальски решительной натуры, но для нее?!
Вот выходит в чем дело!!! И вовсе не из лицемерия она схлопывается, а... от страха!
Чего боится-то? Меня? Или того неведомого что жизнь ей открывает моими собственными руками?
Его глаза осветились этим неожиданным озарением и странной нежностью, хотя до той поры он никогда не ощущал в себе никакой сентиментальности по отношению к детям.
Воронов осторожно взял в ладони ее лицо, совершенно не думая о том, что в столовую в любой момент может кто-то войти. Какое ему было дело до всего мира.
- Анна.... - почти прошептал он, глядя в ее глаза так близко, что их дыхание смешивалось - Господи.... Девочка моя... маленькая... Никогда. Никогда, слышишь? Никогда не бойся меня. Я никогда и ни в чем не причиню тебе вреда. Слышишь? Я все от тебя выслушаю, и все пойму. Ты ведь веришь мне? Скажи.... веришь?

- Девочка моя... - со странной щемящей нежностью он провел рукой по ее щеке - Никогда не бойся слов...Любых. Я ведь пойму, неужели ты еще не достаточно видела это... всегда пойму, во всем разберусь, и буду допытываться пока не докопаюсь до истины. Но молчание - это стена. Знак того что меня не пускают, мне не доверяют.... это - хуже чем пощечина, родная, понимаешь? Это знак "уходи, я тебе не верю, ты мне чужой".  Ведь я... едва не поверил в это.
Неожиданная улыбка коснулась его губ. Вот ведь - то самое что ее пугало, эта привычка идти напролом, прорубать дорогу, ни перед чем не останавливаться пока не падет последнее укрепление противника - и спасла его сейчас, заставила ломиться в запертую дверь, пока та не открылась. Только ведь не всегда будет у него такая возможность...  Впрочем - откуда же ей и в самом деле знать - насколько страшнее запертая дверь чем все то, что она может за собой скрывать. Ведь сам-то он охотно рассказывал ей все, о чем бы она не спросила, даже рискуя тем, что она может испугаться или не понять, считая любые недомолвки вдесятеро бОльшим оскорблением чем любая истина, если она открыта доверием между двоими...
А не к черту ли все слова?
- Анна.... -наклоняясь еще ближе, вплотную, губы к губам, он забыл что хотел сказать, и прильнул к ее губам в поцелуе, вначале легком, почти невинном, становившемся все глубже и настойчивее, словно бы нуждаясь в том, чтобы подтвердить самому себе что она здесь, она по-прежнему с ним, что он не потерял ее, как боялся... Его руки обвили ее стан, крепче прижимая к себе, скользнув вверх по ее спине правой рукой он провел ладонью по задней поверхности шеи, словно бы стараясь расслабить, и напрочь вылетели из головы все мысли о том, что сюда могут войти... что они - в доме Корфа... и что за окном яркое весеннее утро, а не всескрывающий сумрак старого театра.