Анна искала Владимира с самого утра, пока не узнала, что он уехал в поле. Искала, чтобы поговорить. Со вчерашнего дня ей не было покоя - и все из-за его взгляда, из-за его странно опустевших глаз. Она чувствовала, что происходит что-то нехорошее, но что именно, почему, а главное, как это предотвратить - не знала. Неизвестность всегда гораздо хуже самой плохой действительности. Если не знаешь, чего бояться, боишься худшего.
Как странно - она ведь знала его с самого детства, и ей до недавнего времени не было вообще никакого дела до его чувств. А когда-то она искренне считала даже, что он вообще не способен испытывать ничего, кроме самолюбия... Какой же она была слепой и глупой...
Сколько было сказано обидных слов... сколько было сделано гадостей...

Анна побродила немного по дому и, в конце концов, нашла себе пристанище в библиотеке. Здесь было тихо и уютно. Кто-то недавно добросовестно протер пыль со всех книг - неужели Полина? - затопил камин и приоткрыл окно. Свежий ветер, пахнущий весной, с удовольствием шевелил занавесками.

Она вспомнила их давний разговор с Владимиром здесь, в библиотеке - наверное, именно с него и началось по-настоящему их сближение. В тот день он открылся ей совсем с другой стороны. Ее детские обиды и представления о нем как о бесчувственном эгоисте тогда рассыпались в прах. Жить рядом столько лет и не понимать... как так вышло? И кто, получается, на самом деле эгоист?
Анна медленно прошла вдоль книжных шкафов, трогая зачем-то корешки книг. Те самые книги, которые они вместе разбирали... И говорили... Она увидела тогда настоящего Владимира. А потом... все ближе и ближе... и как-то незаметно он стал ей почти родным. Почему почти? Роднее человека у нее нет. Анна улыбнулась своим мыслям. Бывает же такое - отчаянно ругаться в детстве, а повзрослев - подружиться. Если бы у нее был брат, она не относилась бы к нему лучше, чем относится теперь к Владимиру.
Он умеет одним лишь взглядом и несколькими простыми словами снять любой камень с души. Он знает, как успокоить ее страхи. Он умеет объяснять все то непонятное, что раз за разом происходит в ее жизни. Он поддерживает и утешает. Но не только ее. Все проблемы, неприятности и беды домашних стекаются к нему, как реки в океан. И он для каждого находит и время, и терпение, и нужные слова...
И вот сейчас случилось что-то непонятное, он будто бы перестал быть собой. И в доме стало так неуютно, пусто, так ощутимо не хватает чего-то...
Тепла его глаз, мягкого света его улыбки, спокойной уверенности, что он где-то рядом, а значит, все будет хорошо...
Дом опустел, когда опустели его глаза. На душе скребли кошки, и никак не удавалось сосредоточиться хоть на чем-нибудь. Она постоянно вспоминала выражение его лица в тот момент, когда его осветил костер. Вздрагивала, отгоняла это воспоминание, но снова и снова вспоминала...
Он был таким одиноким, хоть и непонятно было, откуда вообще у нее взялось это слово - одинокий. Даша, дети, Анна, Сергей - все были рядом, но он перестал быть с ними. И она не сможет спокойно жить, пока не выяснит, что случилось. Почему он теперь такой...
Она увидела в окно, как возвращается Владимир, и поспешила в холл, чтобы успеть его встретить и утащить с собой. Почему-то Анне казалось, что если она не перехватит Владимира у дверей, то он исчезнет. Закроется в своей комнате или где-нибудь еще, куда ей не будет возможности попасть.
- Владимир, мне надо с тобой поговорить, - торопливо проговорила она и, подойдя к нему, взяла его за руку - будто боясь, что он откажется и куда-нибудь сбежит, - Пойдем в библиотеку?

То, что Владимир предпочел кабинет библиотеке, было неудивительно. Сколько раз они вот так же разговаривали здесь? Но тогда все было по-другому... Тогда у него не было такого усталого и опустошенного выражения в глазах.
Анна села в кресло и посмотрела на Владимира. Он и не он. Сидит, готов ее выслушать, вроде бы все как обычно, но... но почему в груди сжимается что-то, когда она пытается перехватить его взгляд? И почему так пусто и холодно в его кабинете?
- Владимир... я знаю тебя уже столько лет... как и ты меня, - начала Анна, - Поэтому я не буду ходить кругами, а скажу напрямик, только очень тебя прошу, не пытайся уверить меня в том, что мне все показалось, что на самом деле все хорошо. Я не поверю. И не отстану.
Она глубоко вздохнула и посмотрела прямо в его глаза.
- Что с тобой происходит? Я вижу, ты на себя не похож. Я... не помню тебя таким. Никогда. Даже когда... - когда умер Иван Иванович. Ей тогда было очень плохо, страшно, одиноко, она почти не видела Владимира тогда, но все же иногда они виделись... И взгляд его тогда был другим. Полным горечи, боли утраты, но все же живым.
- Я не видела тебя таким никогда, - повторила Анна, - Я пытаюсь представить, но не могу, что ты чувствуешь, о чем думаешь... Почему у тебя такой странный теперь взгляд? Скажи мне, пожалуйста... Я пойму. Только скажи правду...

- Нет, не все как всегда, - возразила она упрямо, - Ты другой. И мне так хочется тебя вернуть, прежнего... потому что тебе сейчас тяжело, я знаю это, не отрицай...
Она запуталась в собственных словах, умолкла ненадолго, глядя на то, как он зажигает трубку... такое привычное зрелище... должно успокаивать, казалось бы... но нет...
- Сергей... я сказала ему, что хочу поговорить с тобой, и он понял... А я теперь понимаю, как это тяжело - говорить с тем, кто пытается сделать вид, что все в порядке, а сам...
Она поднялась и сделала несколько шагов по направлению к Владимиру, остановилась возле его стола и сжала руки в бессильном жесте.
- Я знаю, знаю, что ты скажешь. Что все прекрасно, что ты никуда не делся, ты с нами и тебе хорошо... но это будет неправдой, Владимир. Я вижу, что не все хорошо. И не знаю, какими словами с тобой говорить. Но молчать не могу. Не могу видеть тебя таким и делать вид, что ничего не происходит... Вчера, когда зажгли костер, у тебя был такой страшный взгляд...
Да, такой же, как сейчас - бесконечно уставший. Скорее всего, он просто терпеливо ждет, чтобы она закончила говорить и оставила его в покое. Может быть, это было бы правильным, но...
Ей казалось, Владимир все дальше и дальше уходит от них: и от нее, и от Даши, и от Сергея... Ну как же можно при этом деликатно молчать и спокойно ждать в сторонке, когда он уйдет совсем?
Анна протянула руку и тихонько дотронулась до его руки. Холодная...
- Ты устал, да? - тихо спросила она, - Тебя что-то мучает?

- Ничего не значит... - повторила Анна грустно. А ведь так было всегда. Ничего не значило ни его состояние, ни его чувства или мысли. Даже для Ивана Ивановича ничего не значили... Что уж говорить о ней...
Анна разглядывала Владимира так, словно видела впервые. И снова, как тогда, у костра, она почувствовала холод одиночества - непонятное, неоправданное ощущение. Какой же он одинокий? Сколько людей вокруг него... И все равно - одинокий. И этот его взгляд, который смотрит, но не видит... точнее, видит, но что-то внутри себя...
Признался, что устал - но скорее потому, что ему просто деваться некуда. И снова - "все будет хорошо"
И не подпускает, ни на шаг ближе к себе не подпускает. Сам, все проблемы он всегда решает сам. Он привык так с самого детства... он не примет никакой помощи. Неужели не примет? Даже от нее?
- Тебе тяжело, но ты молчишь об этом... я знаю, что ты сильный и со всем справишься... но я хочу, чтобы и ты тоже знал...
Анна обошла стол и оказалась за спинкой его кресла. Она взялась за нее руками и наклонилась к Владимиру - будто собиралась поведать ему на ухо какой-то важный секрет.
- Ты для меня - единственный родной человек в этом мире, понимаешь? Я знаю, ты устал. Знаю, что тебе тяжело. И я не представляю, как тебе помочь... но когда я вижу тебя таким, мне тоже становится очень тяжело. Ты не один, Владимир. Не один... я с тобой, слышишь?..  - слова были странными, почти бессмысленными, но они и так слишком долго оставались невысказанными. Невыносимо было видеть Владимира таким одиноким, и хотелось хотя бы словами прогнать от него это жуткое одиночество.

Ей казалось, в какой-то момент он вроде бы стал раскрываться... но снова замкнулся. А чего она ждала? Что Владимир вот так просто возьмет и расскажет ей все, что у него на душе? Нужно было быть очень наивной, чтобы поверить в это. Но разве она за его рассказом сюда пришла? Анне хотелось поговорить с нем и попробовать его понять. И поддержать... Но у нее плохо получалось.
Его улыбка напомнила ей того Владимира, который приезжал когда-то на выходные из своего Корпуса. Замкнутого и очень чужого... Теперь она знала, что он вовсе не такой, но тогда...
Столько упущенных дней, столько невысказанных слов, а в результате - они хоть и сблизились, но близкими так и не стали. И она ничем не может помочь ему сейчас, может только наблюдать, как его мучает что-то непонятное. Что-то, от чего его глаза становятся... почти мертвыми.
И его улыбка в сочетании с этим выражением глаз смотрелась жутко.
Сороконожка... Анна поняла эту присказку по-своему. Не лезь к человеку, который занят своими делами. А то он не сможет их спокойно доделать...
- Мы недавно едва не поссорились с Сергеем, - неожиданно сказала она, не глядя на Владимира, - И я не сразу поняла, из-за чего... А теперь... слушаю тебя, вижу тебя, и понимаю, что должен был чувствовать Сергей, когда я вот так же, как ты сейчас, пыталась от него закрыться. Это ужасно - видеть, что  дорогой тебе человек мучается - но закрывается от тебя и не желает от тебя никакой помощи... Но я понимаю... Ты по-другому не можешь.
Она повернула голову и посмотрела на Владимира.
- Ты устал, а я еще больше тебя утомляю, да? Так странно, я собиралась совсем наоборот... но у меня не получается...

Анна слушала Владимира, и ей становилось все страшнее и страшнее. Вначале, когда он заговорил о том, что ему пришлось пережить, она надеялась, что все еще не так плохо, как она себе напридумывала, но продолжение заставило ее замереть на месте и до боли в пальцах стиснуть спинку его кресла.
Что случилось в избушке и почему страшнее этого ничего не может быть - она не понимала, но ей достаточно было его слов. И его голоса. Она никогда не слышала, чтобы Владимир так говорил. Его голос был таким же, как и выражение его глаз. Безжизненным.
Она не зря испугалась.
Владимир сумел выжить после расстрела... он был похож тогда на мертвеца, но его глаза... голос... они были не такими, как сейчас. Даже когда Сергей только-только привез его домой, он казался более живым, чем теперь.
Тогда он хотел жить, а теперь - заставляет себя. И это его мучает. Необходимость жить.
- Я видела, что что-то с тобой происходит, но не могла понять, что... - сказала она, - Я хотела знать, почему ты теперь такой... я думала, я смогу тебе чем-то помочь... думала, ты просто очень устал... то есть, надеялась на это. Но я чувствовала, что ты будто уходишь куда-то. Мне казалось, мы поговорим - и тебе станет легче. И мне тоже...
Что же теперь делать? Что говорить, как его поддержать? Она никогда не испытывала ничего похожего на то, о чем говорил Владимир.
- Я пытаюсь представить то, что ты чувствуешь, но у меня не получается... я так хочу тебе помочь... но я не знаю, чем.

- Чего я хочу? - переспросила Анна грустно, - Я хотела тебя понять... и поняла...
Только она надеялась на то, что поняв, успокоится и убедится, что все хорошо, и нужно лишь время, чтобы Владимир пришел в себя, забыл все случившееся и стал прежним. А услышала совсем другое.
Жить только из чувства долга. Испытывать тяжесть и не иметь возможности переложить с себя эту ответственность. А если бы не долг? Что бы он сделал, если бы не чувствовал свою ответственность за каждого из них?
Мороз пробежал по ее спине колючими иголочками. Анна вздрогнула и схватила Владимира за руку, боясь додумывать страшную мысль и словно желая убедиться, что он рядом и никуда не делся.
Заботливость и страх на всех лицах, кроме лица Сергея и детей... это прибавляет ему тяжести... значит, нужно притворяться, что она не испытывает никакого страха? Делать вид, что ничего не происходит? Оставить его в покое... зная все то, что теперь знает она?
- Это ты прости, Владимир, - она виновато опустила голову, - Я хотела помочь, но теперь вижу, что от меня нет никакого толка... я хотела, чтобы тебе стало легче, а сделала, похоже, только хуже.
Она немного помолчала, не зная, стоит ли продолжать - или уйти, чтобы не продлевать этот тяжелый для Владимира разговор.
- Прости, - повторила она, - Я надеялась, смогу найти нужные слова, но они не находятся... Да и вряд ли вообще существуют...
Нужно было оставить его вместе со всем этим... Оставить одного, как бы ей не хотелось обратного. И постараться пореже попадаться ему на глаза - хотя бы какое-то время, чтобы не напоминать лишний раз о своей чрезмерной заботливости... Она ведь не сможет делать вид, что этого разговора не было. И прятать свои страхи не сможет тоже.
Но она ведь собиралась вернуться в Петербург - как только Сергея снова куда-нибудь отправят. Так и будет. А до того времени нужно просто не лезть к Владимиру... наверное, это будет несложно.
Вот только не думать о том, что она только что услышала, она не сможет. Но Владимиру об этом знать необязательно.

Его упрек в том, что никому не было до него дела, был справедливым - разве не о том же самом она подумала, увидев вчера выражение его глаз? Но этот упрек все же задел ее, и Анна собралась возразить Владимиру, что она в самом деле беспокоится о нем, что... и вдруг замерла на месте, вслушиваясь в его слова - в их страшный смысл. Он был страшен тем, что был... правдой. А еще - тон. Владимир впервые так говорил, и она наконец-то слышала не сдержанный и ровный голос, каким он обычно говорил с ней, а... его голос, настоящий. Но это было тоже страшно. В его голосе ей послышалось какое-то отчаяние, безысходность и горькая обреченность.
Он говорил и говорил, а она все так же смотрела на него и молча соглашалась с ним, потому что уже почувствовала это раньше - и то, что больше не осталось тепла, и пепел, и пустоту...
Кольнуло в самое сердце то, что Владимир решил, будто она пришла к нему за утешением для себя. Правда, это же правда... и в то же время нет. Кажется, она только сейчас начала понимать Владимира по-настоящему. Увидела весь тот груз, который он тащит, и который обречен тащить уже навсегда... И, уже почти готовая обидеться, Анна вдруг забыла о себе.
Она ведь права была, когда назвала про себя Владимира одиноким. Он в самом деле один... все, в том числе и она, Анна, ждут от него чего-то. Любви и теплоты, понимания, заботы... каких-то действий... А узнать, что на самом деле хочет он? Было так удобно считать, что Владимир только и думает, как о благополучии и прекрасном самочувствии всех обитателей поместья...
Она отрицательно покачала головой в ответ на его предположение. Никуда она не побежит, тем более в слезах. Пока что...
Если она и заплачет - то только от собственного бессилия. Она видела все, видела, как ему плохо - да, не тяжело, а именно плохо - но не могла не то что помочь - даже немного облегчить ему его ношу была не в состоянии.
Было больно услышать, что Владимир присоединил ее к тем, от кого ему ничего не нужно, но это было справедливым. Она заслужила упреки и похуже... Нужно оставить Владимира как можно скорее, решила она и попятилась к двери, но какая-то непонятная сила ее остановила.
Уйти? Снова оставить его одного? И он будет вот в этом кошмаре, среди всех этих мыслей - один?
- Я так привыкла к тому, что ты есть... Даже тогда, когда мы ссорились... ты никогда не переходил какой-то своей, самим же тобой и придуманной грани. Я всегда могла быть уверенной, что о моих выходках ты ничего не скажешь Ивану Ивановичу... А потом... когда его не стало... ты вдруг занял его место. Ты стал моей защитой... как-то так незаметно... я привыкла рассчитывать на тебя. Я жила с уверенностью в том, что я надежно защищена... Странно... когда я думала, что живу самостоятельно, я, оказывается, чувствовала твою поддержку и только благодаря ей...
А потом, когда уже встретила Сергея... если бы не твоя поддержка - кто знает, может быть, мы уже бы с ним расстались... Ты был все время силой - постоянной силой, понимаешь? Но... помимо поддержки было что-то еще. И есть. Я не знаю, как это называется, но это что-то меня с тобой связывает. И когда тебе плохо - я это чувствую. Я видела тебя вчера - видела, что ты опустошен, но почему - не могла понять. Я чувствовала и чувствую сейчас твое одиночество. Я не хочу, чтобы ты был один, чтобы ты чувствовал себя одиноким. И еще я не хочу, чтобы ты чувствовал себя должным мне. Ты и так дал мне столько, сколько вряд ли сможет когда-нибудь дать брат сестре.
Я сейчас уйду, Владимир, я не хочу прибавлять тебе тяжести, но перед тем, как уйти...
Анна торопливо, будто боясь чего-то не успеть, подошла к Владимиру, неловко обняла его за плечи и быстро шепнула: "Я очень тебя люблю, Владимир. Не надо быть прежним, ты просто будь, ладно?" - а потом так же торопливо покинула кабинет.

Анна спешила уйти из кабинета, потому что чувствовала, как к ее глазам подступают слезы - а плакать в присутствии Владимира, после всего, что она услышала, было нельзя. Вчера ей показалось, что Владимира подменили, а сейчас она понимала, что раньше она просто не давала себе труда разглядеть его. Он был все время рядом - с самого детства - и она никогда не пыталась его понять. Она не знала, о чем он думает, что ему интересно, а что - нет. Не знала, какие он испытывает чувства... привыкла думать, что у него вообще нет никаких чувств, а потом... а потом, после смерти барона, была слишком занята собой и своим горем... а когда они с Владимиром сблизились, воспринимала его отношение как должное...
Должное - вот оно, то слово, такое страшное, что душа от него сжимается в комок... Всем должен... а ему никто.
Анне стало так тоскливо, что она повернулась было к дверям кабинета, не успев пройти и нескольких шагов по коридору. Но туда было нельзя. Слезы - их удавалось при нем удержать, а теперь они катились и катились по щекам... Он увидит ее такую - и почувствует себя обязанным ее успокаивать. И ему станет еще тяжелее.
Он не подпускал к себе никого... Даже друзей. Единственный человек, который его понимает - Сергей, - и он оставил его в покое. Для чего? Неужели из этого ужасного состояния можно выбраться?
Один... за закрытыми дверями кабинета... что он сейчас там делает? Курит? Думает... о чем? Злится из-за ее визита?
Анна закрыла лицо руками. Она не смогла ему ничем помочь. Зачем - он спрашивал, зачем она хочет ему помочь - как будто о таком нужно спрашивать... Она хотела поддержать его. Хотела, чтобы он понял, что не один...
Но только ему, кажется, это уже было не нужно.
Почему она так поздно осознала, насколько он ей дорог? Почему никогда раньше не говорила с ним так, как пыталась поговорить сегодня? Почему не замечала его - а видела всегда только себя?
А теперь поздно... теперь он снова закроется, снова станет выполнять свой долг и усмехаться снисходительно, если она попробует завести какой-нибудь разговор о помощи...
"Ты была нужна мне" - вспомнила вдруг она, и новая волна острого сожаления выплеснулась в новый поток слез. Если бы она знала... Что она слышала тогда, когда собиралась как можно скорее уехать из поместья? Свои амбиции, свои желания... но не его...
Неизвестно, сколько бы она так простояла в коридоре, проливая слезы о том, что вернуть невозможно, но вдруг в тихом доме раздался отчетливый звук хлопнувшей двери, и сразу за ним послышался торопливый стук каблуков. Кто-то шел сюда, и Анна, будто опомнившись, поспешно вытерла глаза и пошла в свою комнату.
Но долго она там не задержалась. В доме было совершенно невозможно оставаться. Хотелось сбежать поскорее хоть куда-нибудь. Привычка убегать от сложных ситуаций появилась у нее еще в детстве, и никак не желала пропадать.
А сейчас ситуация была не просто сложная, она была неразрешимая.
Как дальше жить, зная то, что знает она? Как видеть изо дня в день Владимира и знать, что он чувствует? Чувствовать, как ему плохо, знать, что живет он лишь из-за того, что должен заботиться о них?
А если бы не этот долг, то?..
Ледяной страх костлявыми пальцами сжал ее сердце. Потому что она, похоже, знала, что бы тогда сделал Владимир...
Анна не помнила, как оказалась на улице. Свежий весенний ветер дохнул ей в лицо, попытался растрепать прическу, но заботливо уложенные Глашей в кренделек косы стойко воспротивились этому натиску. Анна с жадностью вдохнула этот весенний ветер, подставляя ветру мокрые щеки - и он в несколько мгновений их высушил. Она спустилась с крыльца и медленно пошла по дорожке в парк, не зная еще, куда пойдет.
Здесь, на улице, ей стало немного легче.
Весна чувствовалась в каждом торопящемся от горизонта облаке, в птичьем гомоне, в шумящих ветках, в порывах по-весеннему отчаянного ветра, который, не сумев растрепать ее косы, с упоением подхватывал теперь все, что плохо лежало, и принимался кружить, словно в вальсе - будь то сухой лист, тонкая щепка или скомканная и кем-то небрежно брошенная на землю бумажка.
Еще совсем немного - и на голых ветках деревьев появятся полупрозрачные, нежно-зеленые листья... повсюду начнут распускаться первые цветы, и Григорий снова будет ворчать, что одуванчиков так много, будто их кто-то нарочно посадил... Варвара станет держать с утра до вечера окно кухни открытым и покрикивать в него на дворовых... Все будет как раньше, только не для нее.
Она не представляла, как теперь будет жить. что бы она ни сделала, Владимиру легче не станет. Уедет - он будет считать, что уехала она из-за этого разговора и обвинять себя. Останется - не сможет делать вид, будто все по-прежнему. Самим своим видом будет ежедневно напоминать Владимиру об их разговоре...
Выхода не было совершенно никакого...
Она услышала вначале какие-то странные звуки, затем смех, а затем, выйдя на поляну, на которой вчера горел костер, увидела картину, которая заставила ее улыбнуться, несмотря на ее подавленное состояние.
На поляне Сергей сражался сразу с двумя противниками. Его противники были серьезными и даже в каком-то смысле весьма опасными. Они яростно атаковали, но Сергей легко отбивал атаки и сам переходил в наступление. Сопровождалось все это веселым смехом.

Отредактировано Анна Платонова (15-03-2016 15:40:21)

  - Я зря ходила к Владимиру... - ответила она, чувствуя, как на душе чуть-чуть посветлело от его теплого взгляда и от обращения на "ты", - Теперь я знаю, что с ним. Знаю, что помочь ничем не могу... и что он никакой помощи не хочет...
Анна рассеянно смотрела на сражающихся мальчишек, но видела сейчас не их, а безжизненный взгляд Владимира.
- Я поняла, что вместо того, чтобы поддержать, я  только сделала ему хуже... Хотя хуже уже, наверное, не бывает. А еще...
Она не собиралась больше плакать, но слезы снова покатились по щекам.
- Я совсем не понимала Владимира... Никогда... Не думала о нем, не представляла, что у него в душе... а ему так тяжело... - она запнулась и замолчала, вытирая слезы, а потом продолжила еле слышно:
- Он сказал, только ты его понимаешь... И он прав. Я всегда думала только о себе... И теперь... мне кажется, он уже не хочет, чтобы я о нем думала, пыталась понять... он хочет, чтобы его оставили в покое... он как будто уходит куда-то, и не пускает идти за собой... и это так страшно... он там совсем один.

В его голосе звучала спокойная уверенность в том, что все будет хорошо, и Анна вскоре успокоилась. И хоть чувство запоздавшего раскаяния и сожаление о том, что нельзя ничего вернуть и исправить остались, ей все равно было сейчас намного легче, чем в те страшные минуты, когда она только вышла из кабинета Владимира. Сергей рядом, и он сможет что-то придумать, чтобы вернуть друга...
- Он говорил про избушку, - припомнила она, идя рядом с Сергеем по аллее и комкая в руках уже не нужный платок, - И это было страшно слушать. Он сказал, что страшнее он ничего не испытывал и не испытает. И что после такого в жизни человека надо ставить точку...
И хоть Анна верила, что и с этим Сергей сможет разобраться, по ее телу пробежала дрожь, стоило вспомнить, что говорил Владимир. И как он это говорил...