Засов лязгнул едва только Корф кое-как отдышавшись и все еще согнувшийся к дверному окошку снимал с него свой нехитрый завтрак. Дверь открылась наружу, и из коридора хлынул такой ослепительный - как ему показалось свет, что он поневоле отступил, прикрывая глаза ломтем хлеба.
Кузьмич молча прошел в камеру с видавшим виды трехлапым подсвечником, тогда как какой-то молодой парнишка, тоже в мундире надзирателя - втащил через порог два ведра. Владимир облегченно рассмеялся, а вот Кузьмич давая место входящему потеснился, прошел вглубь и глухо выругался. Свечи погасли разом, в камере стало темно. Послышался плеск, звонкое ругательство, какая-то возня, потом в тусклом отсвете коридорного факела Корф увидел этого самого парнишку выползающего из камеры на карачках задом наперед. Оказавшись в коридоре он живехонько вскочил на ноги.
- Ну, Кузьмич! Чтобы я еще раз!
- Ку-уда пошел, паршивец! - раздался из глубины камеры голос Кузьмича, а потом чирканье спички. Слабый огонек осветил узловатые пальцы и нахмуренную физиономию, но спичка почти сразу погасла. - Ах ты ж черт.... Слушь, парень, ты как тут не задохся?  Воздуха ж поди не осталось - гляди, даже огонь вот тут не горит.
- Поставь свечи поближе к двери - посоветовал Корф, не двигаясь с места. - Тут уже будут гореть. И дверь открытой придется оставить ненадолго, чтобы хоть чуть переменился воздух.
Тут, у дверей, куда проникал мало-помалу воздух из коридора, который хоть в одном дальнем конце, хоть и по узкому колодцу а сообщался-таки с внешним миром - было настолько легче дышать, что удушье почти прошло, и он лишь с облегчением улыбался, прислонившись к косяку открытой двери. Зайди сейчас кто из начальства - надзирателю было бы несдобровать. Это ж надо - дверь открыта, арестант - в дверном проеме, надзиратель - наоборот в глубине камеры, в темноте, на полу между ними едва видимые в скудном свете коридорного факела - два ведра, и здоровенная лужа рядом с одним из них, а в коридоре парнишка поминает всех родичей тех дурней что надоумили Петра Великого заложить сию крепость, а особенно же тех кто придумал такие казематы где шею себе свернешь и ногу сломишь - и так и не узнаешь - обо что.
Как бы то ни было - последний день начался с явно непредвиденной тюремными правилами суматохи. Андрей Платов направился наверх, а Кузьмич с натугой разомкнул на Корфе кандалы. Глубокие раны под ними представляли собой уже не просто браслеты содранной кожи - это были уже именно раны, с растерзанными, подрытыми краями и кроваво-красным мягким дном сочащимся кровью и сукровицей. Благо хоть в холоде раны не так быстро гноятся, и спасибо что тут не топят - как-то отстраненно подумал Корф, впервые видя свои руки без браслетов и имея возможность оценить полученные от них отметины. - Будь дело летом - вонь стояла бы уже неимоверная. Немудрено что на южных рудниках работают без кандалов. Поносишь такие пару месяцев в жару и грязь, и руки придется отнимать до самых локтей, если не выше.
- Извини, сынок. Но после того как вымоешься - придется снова их надеть - с сожалением тем временем говорил Кузьмич, отбрасывая в сторону и ножные кандалы. - Это прерогатива смотрителя - снимать оковы со....
- Со смертника, Кузьмич - ну что ты ей-богу! - усмехнулся Корф, от которого не укрылось - на каком слове осекся старик - Понимаю, как же иначе. Спасибо за воду!
- Разоблачайся давай. - ворчливо отозвался старик, выходя в коридор. Когда он вернулся обратно, с ковшом и куском мыла Корф уже освободился и от штанов и от ботинок. И хотя стоять в чем мать родила посреди каземата было бы наверное стыдно и неудобно - да только какое это имело значение. К тому же - чего стесняться -он в любом случае не смог бы сейчас выкупаться без посторонней помощи - эквилибристика при которой мылишься одной рукой а второй зачерпываешь и поливаешь воду - требует как минимум здоровых рук, а при том как безжалостно ему их стерло и вовсе немыслимо. Впрочем старик оказался неплохим денщиком. Согнувшись перед надзирателем в пояс, для того чтобы тот полил водой и смыл мыльную пену с волос - Владимир против воли улыбнулся.
- Чего смеешься? - моментально поинтересовался Кузьмич, зачерпывая воду
- Да вот думаю часто ли тебе банщиком работать приходится. - поинтересовался арестант, намыливаясь жесткой, похожей на щетку мочалкой
- Совсем не часто - к удивлению арестанта ответил надзиратель - Большинство нормальных людей знаешь ли обычно бывает слишком подавлено приговором чтобы купания требовать. А некоторых удается в баню арестантскую отправить. Но сейчас зима, дрова дороги, поэтому экономят, и подчас некоторым из тех что наверху сидят - по месяцу ждать приходится чтобы помыться.
- Страсти какие - Корф поежился, и кинув мочалку в уже опустевшее ведро и повернулся, смывая пену под струей из ковша. Вода, пенная и чистая - которую они безо всякого стеснения разливали прямо на пол - протекала в боковые канавки, выдолбленные у самых стен в полу, чтобы отводить стекающую по камням воду и по этим канавкам уходила в отхожее отверстие.
- Да уж. - закончив с омовением, Кузьмич раскачал оставшиеся полведра воды, плеснул их с размаха в арестанта и усмехнулся в ответ на хохот с которым тот подставил лицо и грудь под вырвавшийся из ведра, пахнущий землей и льдом поток.
С мытьем было покончено - надзиратель оставил арестанту бритву, и дежурный уже жестяной кувшин с водой, а сам отправился к себе. Только вот обратно бежал почти бегом - сообразив какая картина представится хоть тому же смотрителю куртины, если ему взбредет в голову спуститься на час пораньше. А Корф воспользовался оставленным им мылом и бритье - впервые за неделю с мыльной пеной и все еще теплой водой доставило ему невероятное наслаждение. Вдруг вспомнилось утро на Кавказе у Безенгийской стены, когда еще затемно их рота, отбившаяся от своего полка должна была пробиваться к своим и после короткого отдыха они с Сержем собирались в своей палатке. Он не знал, как выглядел тогда со стороны он сам, но ясно и четко увидел перед собой Воронова, который нес последнюю вахту и разбудил его перед тем как надо было выступать. Он тогда потягивался под шинелью на кучке сбитой земли служившей ему кроватью, а Серж ходил по палатке - в одних штанах несмотря на жестокий мороз, брился на ходу своим кинжалом - заточенным так что немногим уступал бритве, и насвистывал "Правь, Британия".
Так что картины такой и вправду Кузьмич не видывал за все двадцать с гаком лет службы в этом подземелье. Камера смертника была открыта нараспашку, внутри горели свечи, а сам арестант в чем мать родила стоял посреди камеры, босиком на полу залитом водой медленно утекавшей по углублениям в стыках плит, и неторопливо, очень тщательно брился, полуприкрыв глаза и словно бы повторяя за кем-то то мурлыкал себе под нос, то насвистывал странный рваный марш которого старый надзиратель в жизни и не слыхивал.
- Ну дела....
- М? - Корф отряхнул бритву, сполоснул лицо остатками теплой воды, и придирчиво проведя кончиками пальцев по коже удовлетворенно кивнул. Аккуратно и гладко - как и следовало. - Что скажешь, Семен Кузьмич? Как там погода наверху?
Кузьмич лишь головой покачал. Ишь... а ведь другой бы на его месте имея свободные руки, открытую дверь и бритву в руках - встретил бы надзирателя не песенкой а ударом по горлу. Видел он таких - которые норовили кинуться на кого угодно, хоть придушить, хоть укусить в полузверином порыве причинить хоть кому-то боль за то что сегодня придется умереть, утащить с собой кого-то если нет возможности выжить. А этот - нате вам, собирается так, будто у себя дома - там в этом особняке, готовясь на прогулку или свидание. Ну дела!
- Держи - наконец он протянул арестанту свое собственное полотенце - ибо других не было, и пока тот отирался, шипя и кривясь временами, когда холст ненароком прикасался к запястьям - прошел в камеру и разложил по койке то что принес. Холщовые штаны и арестантскую робу - из того сменного варианта который висел на вешалке в его каморке.
- Надеюсь твоя женка все же принесет тебе переодеться - проворчал он - Лишней одежки у меня нет - если выйдешь к стенке вот в этом - я останусь без смены.
- Вот уж не думал что здесь смена белья полагается - отозвался Корф, влезая в чрезмерно широкие штаны, и ломая голову - как закрепить их у пояса, чтобы не сваливались.-
- И не полагается. По собственному почину один комплект держу. Постояльцам моим часто доводится и обгадиться, и облиться - так не оставлять же их в грязном или голышом пока чистили и сушили испачканное.... руки подними... помогу...
Действительно - тесемка собирающая их была выдрана (и когда успели) а по ширине в эти штаны можно было затолкать двоих таких же. В конце концов натянув  их на боку Кузьмич попросту завязал узлом излишек ткани. Узел топорщился, перекособоченные широченные штаны смотрелись донельзя нелепо. Роба висела на плечах мешком, и критически оглядев себя арестант заявил
- Вот и скажи кому что казнят не за разбой на большой дороге. В таком-то виде. Жаль зеркала нет, поглядел бы действительно ли это так забавно выглядит как мне кажется. - он поглядел на надзирателя и вскинул брови - Кузьмич? Ты чего?
Надзиратель молча смотрел на него покачивая головой
- Знаешь, парень... многих я к приговору провожал. Очень многих. Да таких как ты - по пальцам пожалуй считать. Трудно мне будет тебя, дурака.....
Владимир мотнул головой. Возникшее во время мытья ощущение он не хотел терять. Ощущение - как тогда, на Кавказе. Словно собирался в бой, на прорыв сквозь тройной заслон врагов, когда шансов выжить почти нет. В сражение - а не на позорную казнь. Долго было бы объяснять все это Кузьмичу, да и ненужно. Вместо ответа он протянул ему руки
- Надевай. Теперь уже ненадолго. К нам ведь скоро гости пожалуют?
- Да уже должны бы.... - Надзиратель вздыхал, замыкая кандалы, и не глядел в лицо узника по которому поневоле пробежала судорога. Хоть и знал он что эта стальная хватка на этот раз действительно ненадолго, что максимум через пару часов - перед свиданием их снимут... то есть он надеялся что перед свиданием а не непосредственно перед казнью. А со свободными руками можно будет обнять Дашу....

Отредактировано Владимир Корф (07-07-2015 05:38:02)

Стук шагов по лестнице - хоть и далекий - Кузьмич услышал первым. Едва открыв рот, чтобы что-то сказать - он выметнулся из камеры и захлопнул дверь. Владимир не сразу понял - что произошло - но сообразил - ведь наверняка сегодня должен прийти опять этот чертов поп, да и Никольский не упустит случая поизмываться. Подставлять старика не годилось, и он поспешно загасил свечи и на ощупь перенес подсвечник под койку. После открытой двери через которую хоть как-то но успел обновиться воздух в камере - дышать было легче, а вот после света и воды - резкий переход к темноте ударил по нервам. Спокойно ,спокойно, это ненадолго - напомнил он себе. И действительно - ненадолго. Лязгнули замки, заскрипели петли и Никольский собственной персоной очутился на пороге, в сопровождении конвойного солдата и хмурого Кузьмича с факелом. Впрочем едва увидев Корфа он нахмурился. Он ожидал увидеть его сломленным, сидящим на койке, и в мечтах рисовал себе даже его страх. Все же близкая казнь ломает многих, кто кажется в обычной жизни таким крепким. Представлял себе дрожащие руки, затравленный взгляд, представлял даже - хотя умом и понимал что такого не будет - как ненавистный Корф просит "еще минутку... еще..."
Но то что он увидел его разочаровало. Да, в кандалах, да, в арестантской робе, да, бледный и изможденный от недельного поста и бессонниц, но Корф был прежним. Таким же холодно-равнодушным оставался взгляд, и руки, схваченные железными обручами - не дрожали. Гладко выбритый, с влажными волосами, словно даже посвежевший он выглядел так, словно это он, Никольский пришел к нему на прием, и в его власти - принять или отослать его. И если где-то в глубине души смотритель готов был сжалиться над смиренным узником - предварительно упившись его унижением, то сейчас его душа окаменела от вновь проснувшейся ненависти.
- Что, Корф? Готовишься? -  поинтересовался он, не входя, через порог глядя на арестанта стоявшего в камере - Мало осталось. Скоро, очень скоро.
Владимир не ответил. Никольский его не интересовал, и те булавочные уколы на которые тот был способен - не могли ему повредить. Ну правда, что он может? Не допустить свидания? Как бы не так - с официальным-то разрешением. А вот Кузьмичу навредить смотритель мог, да еще как, поэтому ради старика он решил не нарываться. И Никольский, ожидавший какой-нибудь дерзости в ответ явно был разочарован. Он пришел поизмываться, но не сыпать же придирками и оскорблениями при посторонних - особенно если зацепиться не за что. А оставаться в камере с Корфом один на один он не рисковал. Цепь на кандалах в его руках могла стать грозным оружием, Никольский очень хорошо это знал, и хотя полагал что сил у арестанта должно оставаться всего ничего - рисковать не собирался.
- Может желаешь чего? Трубочку, табачку? - насмешливо предложил он, наклоняя голову вбок. Корф подавил улыбку. Вот уж от чего он бы точно не отказался - это от трубки или от сигары. Но принять их - от Никольского? Как бы не так. 
Разговор не клеился, и Никольский сжал губы
- Вот что - наконец сказал он тихо, вполголоса - Я давно хотел чтобы ты в моей власти оказался. И хотя превысить должностные полномочия не могу - этот Рокотов говорят меня проверять взялся - имей в виду - я еще многое могу, ничего не нарушая. Так может сломаешь свою гордость, Корф? Попросишь наконец прощения?
- Дурак ты, Андрей. - устало пожал плечами Владимир - Я тебе десятки раз говорил - не за что мне извиняться.  Спроси у Ольги в конце концов. Дело уже давнее, таиться ей более незачем. Сама правду расскажет.
- Да? Она все рассказала, Корф еще тогда! - чувствуя как нарастает злость Никольский шагнул вперед, забывая про свою  осторожность, входя в камеру. Теперь он почти шипел - Рассказала как ты соблазнил ее. Как обесчестил. А ты еще отпирался, и отпираешься до сих пор! Какая же ты все-таки скотина...
- Господи, Андрей! - ему не хотелось сейчас враждовать - изменить это все равно ничего не изменит... - Столько лет прошло. Ты хоть переспросил ее хоть раз после ее замужества? Так спроси сейчас! Спроси, теперь-то ей нет необходимости выдумывать!
- Выдумывать?! Хочешь сказать она выдумала Никитку? - Кровь ударила в голову смотрителя, он схватил арестанта за грудки швырнул на стену и прижал к ней, всем своим весом передавливая предплечьем горло. - Выдумала? Пацану четвертый год пошел! Хороша выдумка!
- Идиот! - прохрипел Владимир, вжимаясь в стену и стараясь отвернуть голову, вдохнуть воздуха... Скованные руки уперлись в грудь Никольского. С усилием, напрягая плечи он сильным толчком оттолкнул от себя смотрителя и рявкнул, протирая горло - Да историю эту она выдумала! С моего ведома! Не я отец этого мальчишки, я ее даже пальцем не трогал никогда!
Никольский, которого толчок этот отбросил на несколько шагов пригнулся и подобрался как дикий кот перед прыжком
- С-с-сукин сын. Ты и тогда не сознавался. Она сама сказала что это ты, но ты был слишком труслив чтобы это признать. Даже сейчас отпираешься, гад. Ну ничего.... ничего, посмотрим как у стенки запоешь. Я еще отыграюсь..
Корф сжал зубы чтобы не наговорить лишнего. Конвойный и Кузьмич наблюдавшие эту сцену от дверей расступились, когда Никольский стремительно вышел из камеры, оправляя воротничок мундира
- Запри! - бросил он на ходу. Кузьмич растерянно оглянулся на арестанта, потом на смотрителя и заторопился следом. Солдат  взяв винтовку наперевес остался возле полуоткрытой двери.
- А железки как же!? - уже у самой решетки  догнав Никольского напомнил надзиратель - Снять бы...
- Нет! - в голосе молодого человека звучала ненависть.
- Но как же... не положено вроде...
- Стрелять скованным не положено. Перед залпом и сниму.
- Но как же.... - Кузьмич растеряно отступил на полшага - К нему же сейчас на свидание придут.... Неужто.... Жену обнять....
- Будет ему - В темных глазах Никольского плескался давний, застарелый яд - Наобнимался уже. Обнимал кого не положено - пусть этим утешается. И жена его тоже. Хватит, наобнималась вволю, шлюха царская. Поблюдут немного себя оба - в последний день не грех и о чести вспомнить. Не обязан я распутников баловать.
Он с грохотом захлопнул за собой решетку и отправился наверх. До казни оставалось еще полтора часа.
Кузьмич стоял у решетки словно примороженный. Вот те раз. Бросив озадаченный взгляд в сторону камеры и ненавидящий - в лестничный проем где скрылся смотритель, он подергал себя за усы и решительно направился к камере.
- Иди, иди уже, запираю - поторопил он солдата, караулившего дверь до его возвращения, и когда тот ушел - вновь открыл дверь.
Владимир стоял там же где его оставил Никольский, опустив голову, и яростно сжимая до хруста сведенные пальцы. Встречаться с Дашей - в кандалах.... в общем-то ему было безразлично, но представив какое впечатление это произведет на нее - он едва не выл от досады. Кузьмич внимательно поглядел на него и с облегчением вздохнул. Хорошо что не слышал что этот дурак-смотритель про жену его сказал. Иначе... ой, беда была бы....
И еще раз убедившись что никого поблизости нет - он скользнул внутрь, оставив двери открытыми.
- Слушай, сынок - тихо и быстро проговорил он - Давай руки. Я тебе свои ключом кандалы отомкну, но руки ты пока держи накрест, словно скованные, и....
Корф не дал ему договорить. Волна благодарности к старику затопила его с головой, тем более что он понимал - на какой риск тот идет
- Не надо, Кузьмич. Рискованно это слишком - для тебя. Если заметят - тебе несдобровать!
- Не перебивай когда старший с тобой разговаривает! - нахмурился старик - Руки освобожу, а с ногами уж как-нибудь потерпи. Хоть жену обнять сможешь. А когда за тобой придут - постараемся улучить минутку и замкнуть их так, чтобы Никольский не видел
Владимир помолчал. То что делал для него этот сморщенный. суровый старик - было невозможно переоценить. Он не знал - почему тот это делает, но был благодарен до глубины души.
- Оставь тогда мне ключ - тихо сказал он наконец. - Я сам закрою замок когда услышу шаги. Мне это будет проще сделать незаметно.
- И то верно - обрадовался надзиратель. Расстегнул стальную хватку браслета на левом запястье - Ну смотри тогда? Видишь, это делается вот так. Корф медленно кивнул головой, и осторожно принял ключ из рук надзирателя
- Мне пора. Скоро и правда к тебе придут, не след мне здесь торчать. Огня бы вам надо? Или нет... когда гости придут - принесу. Незачем тебе здесь лишний раз воздуху выгорать.
Снова кивок, и в который уже раз Кузьмич запирал дверь чувствуя себя чуть ли не заговорщиком. И - странное дело - ему это нравилось. Живее забегала застоявшаяся было кровь, появились какие-то иные интересы и мысли помимо стандартных - подай пайку - зажги факелы -бди.... Все это началось почему-то когда появился этот самый номер девятый, вызвавший поначалу такое раздражение.
А вот сейчас, направляясь к своей каморке подумал - а ведь скоро не станет его. И все пойдет по-прежнему. Дни и ночи без солнца, пайка-факелы-крысы. И поговорить будет не с кем. Разве что опять какого-нибудь смертника особенного подкинут.
Эх.. что за жизнь....

==========
А к экипажу подошли солдаты, проверяя документы. И после расспросов - что да куда, поглядев в разрешительный лист - указали куда идти.  Прямой лестницей в подземелье, более похожей на кошачий вертикальный лаз пользовались лишь свои - охрана крепости и надзиратели. Посторонним про этот ход знать не полагалось. Поэтому указали визитерам на обычный вход в Невскую куртину, и один из них вызвался быть провожатым.

Отредактировано Владимир Корф (07-07-2015 09:00:04)

Все то время с тех пор как ушел Кузьмич - какие-то полчаса растянувшиеся в вечность Корф сидел на койке, поглаживая в ладонях каштановую прядь, не видя ее, привычно - лишь на ощупь. Знакомая темнота наваливалась после света еще тяжелее, хотелось ходить - но сейчас каждый шаг причинял боль - после того как кандалы сняли и вновь надели - они словно сделались тяжелее и давили резче и большее чем раньше. Отсчитывать время по ударам собственного сердца, сбиваться и начинать заново - чем не занятие. Но загремел засов, и отворилась дверь. И глядя из темноты, на появившегося в дверном проеме человека - словно на вестника из иного мира Корф встал. Привыкший за долгие дни к абсолютному мраку он не сразу вспомнил, что входя снаружи, из скупо - но освещенного коридора - в глубине камеры его просто не видно, что только лязг цепей выдаст его присутствие, и сквозь сжавшееся сладкой болью горло пришлось-таки заговорить
- Для вас, Михаил Федорович  я всегда дома и свободен. -- и даже не задумавшись над невольно получившейся жуткой двусмыслицей своих слов - шагнул ему навстречу - в сумеречный арочный просвет возникший едва уловимыми привычным а мраку глазами от отсвета который факелы бросали из коридора.
Кузьмич впрочем буркнул из-за двери.
- Свет- то полагаю надобен

Отредактировано Владимир Корф (07-07-2015 10:04:57)

Слова застряли у него в горле, ужалило болью и охват железного браслета на правой руке словно раскалившись впился в кожу. Словно враз отяжелела короткая цепь с разомкнутым вторым кольцом на ней, оттягивая руку вниз. Он невольно отступил назад, в скрывающую его темноту, боясь что выражение глаз выдаст его.
Волконский не подал ему руки...
Не пожелал пожать руку осужденного, оскверненную позорным железом.... А чего ты ждал?
Нет, нет, он наверное просто растерялся, немудрено...или.. илил что-то еще... Дурак, тебе бы сразу какую-нибудь чушь подумать..
Но кольнувшая горечь не отпускала, и когда в каземат вошла Даша - бледная, натянутая, словно вообще не понимающая - что она тут делает... Кинуться к ней, обнять....
Прикоснуться к ней с этими железяками на руке и ногах?
А что если отстранится, отшатнется...
Он шагнул к ней, протягивая руку, левую, которую освободил Кузьмич, легко, едва уловимо дотрагиваясь до ее плеча. Слова Волконского дошли до него с запозданием, и он встряхнулся стараясь выдраться из этого странного состояния которое после первой эйфории от встречи окатило его словно холодная вода из ведра. И заставил себя ответить, хотя и сам почувствовал как натянуто прозвучал его голос
- Благодарю... я тут кажется действительно отстал от моды

Отредактировано Владимир Корф (07-07-2015 10:31:01)

Плечо под его рукой вздрогнуло, Владимир заставил себя перевести взгляд на лицо Волконского и медленная, усталая и очень грустная улыбка тронула уголки его губ когда он почувствовал его пальцы на своей руке. Он сжал пальцы, пожимая руку тестя, а вот сказать.... сказать что-либо было трудно. Да и что сказать? Что всегда восхищался им, что этот удивительный, солнечный, яркий, мужественный человек стал для него предметом почти что преклонения? Какие слова это смогут передать? Какими словами опишешь то, что они пережили вместе в ту страшную ночь накануне похорон, в бесконечные дни сменяясь у кровати Даши... Какими словами поблагодаришь за то, что этот человек освещающий все вокруг своим теплом - позволил и ему, не ведавшему в жизни ничего подобного - немного отогреться рядом с ним?
- Храни вас Бог, Михаил Федорович. - наконец выговорил Корф - Берегите себя... ради нее....

По коридору шел старик с подсвечником. Он поглядел на вышедшего из камеры человека - поглядел внимательно, вбирчиво, словно бы насквозь проглядеть мог да душу разглядеть. Кто это? Отец? Да непохоже... слишком быстро вышел. Хммм....
Он прошел мимо Волконского поставил на пол камеры подсвечник и тихо закрыл дверь. Заскрипели петли - в этой сырости сколько бы масла на них не изводил старый надзиратель - а они все равно скрипели, протяжно и жалобно. Засов закрывать не стал, зато откинул дверное окошко, чтобы молодая женщина непривычная явно к таким вот условиям чувствовала хоть какой-то приток воздуха. Да и если на то пошло чтобы узник услышал шаги приближающегося конвоя, и успел защелкнуть кандалы. Ведь иначе и вправду несладко придется ему за самовольное послабление.
- Идемте ко мне. Вы поди девоньку эту ждать будете - неча вам целый час тут стены разглядывать - наконец сказал он задумавшемуся князю. - У меня и чай найдется... и покрепче чего.

- Родная моя.... хорошая - мягко шептал Владимир, погружая пальцы левой руки в ее волосы, и прижав правой рукой ее ладонь к своей груди. Сдвинулся браслет оттянутый вниз обрывком цепи, впиваясь глубже в предплечье нижним неровным краем, но этого он уже не почувствовал. Не в силах оторваться, не в силах выпустить ее руку он все гладил и гладил ее волосы, проводил кончиками согнутых пальцев по щеке, по спинке носа, по губам, по шее, впивая в себя ее образ словно бы умирающий от жажды наткнувшийся в пустыне на родник, даже зная что много пить нельзя, что осталось недолго - а пьет, пьет и не может остановиться. - Моя.... Солнышко ты мое... моя радость.. моя жизнь... моя любовь....- мягкие, тихие слова прервались, когда он наклонившись вперед коснулся ее губ. Медленно, легко, словно не решаясь, словно пробуя на вкус, постепенно смелея, становясь все увереннее, жарче, глубже... левая рука скользнула вдоль ее бока, обвилась вокруг талии, прижала к себе, а вот правая все не могла выпустить ее ладошку, словно что-то важное в этом поцелуе в этом заколотившемся под ее ладонью сердце должно было сейчас перейти от него к ней и остаться там навечно. Часть души, часть сердца, часть самой жизни, и вся любовь без остатка как из волшебного колодца из которого сколько не черпай - до дна не дойдешь. Одним дыханием на двоих, сходя с ума от ее близости, от вкуса ее губ, от ее дыхания, от ее тела в своих объятиях от ее полузакрытых глаз, таких родных, любимых, таких испуганных и отважных сейчас глаз, не чувствуя ног под ногами - и впервые за все время - освободившись от давящего гнета сдвигающихся стен - казалось что у него за спиной разворачиваются крылья - огромные, способные одним взмахом разрушить камеру, пробиться через невыносимую толщу стен ,сквозь нависшую над ними громаду крепости - вверх, мерными, сильными взмахами воспарить над Невой, над крепостью, над Петербургом, надо всем миром... в огромное, невообразимое нечто, которому нет ни конца ни края...

---------------
- Волконский.... Фамилия-то у парня кажется другая... только вот не припомню какая.  -задумчиво протянул старик, и наклонившись зашарил в нижнем ящике ветхого комода, покрытого черными пятнами сырости. Хотя здесь в жилище надзирателя -отштукатуренные стены не слишком пропускали сырость, все равно ее было слишком много. На свет появилась пузатая бутыль с полустертой наклейкой*. Английский ром - не лучшего качества, но уж получше чем самогон. Кузьмич его берег, и в бутылка была почти полна. Он и пил-то из нее лишь один раз - когда умерла та самая  женщина, которая давно, много лет назад вышла замуж за другого. Особой любви к ней он уже не испытывал давно - отгорело и подернулось пеплом еще с пару десятков лет назад. Но вот купил - чтобы помянуть. Не столько ее - сколько свою молодость. А теперь вот... сам не зная почему - достал. Может потому что сейчас - как и тогда захотелось искренне помянуть человека. Да и этот... Волконский. Нда... хорошие люди парня окружают, что есть то есть. То Елагин этот, то теперь Волконский. А люди-то видно непростые. Душа у этого вот вся в глазах видна. Жаль поди помирать-то. Когда среди быдла живешь с ним и расстаться не грех, а вот с такими вот...: - Не отец, стало быть?

Отредактировано Владимир Корф (07-07-2015 11:46:20)

- Ну что ты... что ты родная... - шептал он в ответ, легко касаясь губами этих сверкающих при трепещущем свете дорожек, мягко отирая слезинки кончиками пальцев, а потом ,выпустив наконец ее руку взял ее лицо в ладони, глядя ей в глаза - близко-близко. - Ничего не заканчивается. И я никуда не уйду, слышишь? - касания губ, и тихий как дыхание голос, и улыбкой светились лишь глаза, мягкой, нежной и бесконечно уверенной - Все  будет... немного по-другому, верно. Ты не сможешь меня видеть наяву, но я всегда буду рядом. - осторожными поцелуями касаясь лба и глаз - словно рассказывал сказку уже уснувшему ребенку, и чтобы он услыша ее сквозь сон увидел ее во сне и поверил бы в ее реальность - Буду приходить во сне. Обнимать тебя.. будем разговаривать... долго-долго...  а наяву... даже если не увидишь - но почувствуешь. Почувствуешь тепло на лице - это буду я. Почувствуешь ветер в волосах - это буду я. Каждым касанием, каждым вздохом я буду с тобой, слышишь? Ты - моя жизнь, и пока ты живешь - буду жить и я. Смотреть на небо глазами... твоими руками обнимать детей... улыбаться твоими устами... дышать твоим дыханием... я всегда, всегда буду с тобой...

- У меня.... что? - кажется заключение повлияло на его способность соображать - о какой спальне речь, и лишь потом сообразив нахмурился еще больше - Кровать насколько помню у меня не в сажень высотой. Даш.... Ну и как теперь мне на тебя положиться - ты ж хуже Егора, честное слово!- Он хмурился и улыбался одновременно, словно собирался куда-то в короткую поездку и ворчал на нее за какую-то мелкую провинность.
- С тебя как с Алешки надо брать слово что ты будешь вести себя хорошо!. А потом снова напроказишь и будешь с невинным личиком утверждать "Я не знаю как оно получилось". Егоза!-
Владимир опустился на койку и развернул сверток.  Быстрыми движениями разобрав рисунки он улыбался - и нарисованному турниру, и фризу с двумя силуэтами на нем, и нарисованным посиделкам у камина. Быстро пробежал взглядом письмо и остановился на белом листке с двуглавым силуэтом Эльбруса. И словно наяву услышал "Что, правда две вершины?" и увидел загоревшийся интересом мальчишеский взгляд. В самый первый день... - вечность назад. Это напомнило ему и другое. Нежные слова и объятия - но помимо них - существовали и другие слова, которые надо было сказать. То последнее что оставалось еще сделать на земле - то что теперь предстоит делать за него ей. Но... потом. Листок дрогнул в руке и он молча отложил его. И так же молча наклонился, отмыкая ключом оставленным ему надзирателем ножные кандалы. Один за другим тяжелые браслеты упали на пол. Надо будет надеть их обратно самому - пока не явился Никольский. И сделать это не дожидаясь истечения времени, потому как... а ну явится он на четверть часа ранее? Время тут умирало - и он отвык следить за ним.

------
- Да уж крутит.... - "знавал я старого барона - эт получается этот номер девятый - барон? Ну, драть их всем лесом и история. То князья, то бароны, то государева любовница - эта-то девчонка? Тьфу! Вот те и сладкая жизнь благородных - видал? - Кузьмич подтолкнул к нему рюмку
- Выпей..те, Михал Федорыч. Легче не станет, да хоть потроха разогреет. За здравие зятево пить поздно, за упокой пока рано , за храбрость вроде как не надо - и так хоть отбавляй. За дочку свою пейте. Вон какая былиночка - дунь - улетит. Жалко ее. 

Отредактировано Владимир Корф (07-07-2015 14:08:27)

- Вот не ожидал бы.... - он с улыбкой позволил ей себе помочь и наклонился, натягивая рубашку через голову. А потом поймал ее руки и поднес ладонь к губам, глядя поверх ее руки ей в глаза - - Аринушка тебя стало быть покорила. Гляди чтобы Варвара ревновать не начала..... Странное дело. Я ведь никогда не был ни особенно добр, ни чрезмерно суров. В поместье когда отец умер - крепостные рыдали в голос а меня... боялись. До сих пор думаю боятся по старой памяти. Но и... - он невольно представил лица крепостных... и тех кому он дал свободу. Варвары. Никиты, Григория... Василия который прошел с ним Кавказ. Данилки которого он освободил уезжая на войну, но который так и остался дожидаясь его возвращения. Варвара небось все супы слезами пересолит. Вспомнил их лица когда давал им вольные. Полуулыбка дернула уголок рта и он выпустил ее руку оправляя воротник. Со штанами дело обстояло проще - только вот узел которым их затянул Кузьмич сбоку у пояса развязать было непросто. А стоило развязать - они сами упали к его ногам, осталось только перешагнуть. Благо хоть рубашка длинная не пришлось ни изображать смущение, ни просить жену отвернуться. И натягивая брюки, блаженствуя от прикосновения гладкой дорогой ткани - по сравнению с жестким холстом поглядел на Дашу - Хотелось бы. Не жизнь ему здесь, да и не по здоровью, в возрасте ведь уже. Да боюсь не согласится...

----
- Непохожа она на обгорелую. Салбыть труп-то не ее был. - не то спросил, не то сказал Кузьмич, наливая по второй полной князю и половинку себе - Удивило. Только не семейство а сам он. Номер девятый. Семейство -то увидел когда записку принес. Узнай кто - прогнали бы сквозь строй раз десять а много ли мне старику надо. На втором бы склеился. У нас с этим строго. Года два назад парнишка вот так же... разнюнился посочувствовал кому-то из своих постояльцев. Шкуру до смерти спустили

Отредактировано Владимир Корф (07-07-2015 14:52:17)

Владимир бросил на нее странный взгляд исподлобья и едва заметно улыбнувшись принялся колдовать над правым манжетом - продевать его под браслет.
- Еще.. - он сдвинул его подальше к предплечью, выправляя манжет рубашки так, чтобы он закрыл собой кровавую рану на запястье, и принялся вдевать запонку. Браслет мешал, запонка неловко провернулась в пальцах наткнулась на металлический край и с тихим "Дзынь" упала на каменный пол. - Ах черт.... - наклонился, поднимая и протянул руку ей - Поможешь?
И пока она застегивала манжет продолжал
- Алешке в Корпус дорога теперь заказана будет. Как сыну государственного преступника. Но прецеденты были, и с хорошей протекцией - это можно обойти. Александр обещал помочь, и поможет. Обратись к нему когда придет время. И еще генерал Скобелев. Он сейчас комендант Петропавловской... он.... - Корф замялся - как можно было описать Скобелева в двух словах - Он удивительный человек, Даш. И если будут трудности - имей в виду и его. И не только относительно Алешки.

------
- А куда мне деваться - равнодушно пожал плечами надзиратель - Ничего другого в жизни не видывал окромя службы, не знаю да и не умею. Родственников нет, угла своего тоже. Тут хоть все знакомое - и люди и камни. Да и смертнички иной раз тоже люди. Все истории разные да судьбы.
Засопел на печке чайник, и он встал. Чай у Кузьмича был крепкий, и заварки он наливал чуть ли на четверть кружки. А вот закусить к чаю было нечего - сливовое варенье давно закончилось зато была полная сахарница коричневого, твердого как камень сахара из солдатских пайков.
- Угощайтеся Михал Федорыч. И не надо "выкать" - не привык я. Уши в трубочку сворачиваются.