Воронов секунду смотрел на нее широко раскрыв глаза, словно проверяя - верно ли услышал - а потом расхохотался да так, что пришлось удержаться за край скамейки. Вот это да! И ведь правда - что она еще могла сказать, но в его ушах это звучало невероятно забавно.
- Боже мой... Анна... - простонал он смеясь - Я таскаю в себе свою маленькую подружку уже три с половиной года! Если укладываться в постель каждый раз когда ей вздумается поточить зубки, то лучше уж вовсе не подниматься! Премного благодарен вам за заботу, но.... право же... - новый взрыв смеха оборвал его речь, и он привлек ее к себе за плечи и коснулся губами виска - Вы очаровательны!

- В доме? Это там, где в библиотеке вечно вращается княгиня Демидова с внучатым племянником, в столовой снуют слуги, в гостиной заседают оба князя, а в холле негде сесть? Да, безусловно - там будет мне куда более комфортно чем в какой-то там оранжерее, теплой, заполненной зеленью и цветами посреди зимы, да еще и с вами наедине - с веселой язвительностью отозвался он - Как же я раньше не подумал! Право, Анна, вы меня удивляете. Хотя рояля ту нет - зато тепло, есть лавочка - что же еще надо для полного комфорта? Особенно если привык к лагерной жизни. - Он тонко усмехнулся, и вскинул бровь - Кстати о комфорте. Что вы под этим подразумеваете - хотелось бы мне знать. У каждого свое восприятие комфорта, а я - как ни крути все же должен бы знать вкусы моей будущей супруги

- Если к креслу прилагаются с полдюжины пар глаз поблизости и столько же ртов - то удобство становится вещью весьма относительной - фыркнул молодой человек и взглянул на девушку как-то по-особенному, серьезно и остро - Не лишней.... Ваш голос звучит так, словно это ощущение вам хорошо знакомо.

Воронов слушая ее лишь усмехнулся, не то насмешливо, не то понимающе. Отчего-то он знал что она скажет -еще до того как она ответила. Разве это не мелькало - правда не открытым текстом в их прежних беседах, хоть и изредка? Он отвел глаза и с улыбкой постучал пальцами по губам.
- Знаете... я понимаю что именно так вы и чувствуете. Но знали бы вы как презабавно звучит это со стороны. - в его голосе звучала не то беззлобная ирония, не то мягкий упрек - "Имеют право чтобы им никто не мешал". Анна - а вы пытались хоть раз сосчитать - сколько народу ошивается в этом доме? Который к тому же достаточно велик для того чтобы люди, живущие тут - не встречались сутками, занимаясь каждый своим делом. Сколько оказывается зловредного народа - мешающего молодоженам. Или вы полагаете семейную идиллию лишь их вдвоем - и никого вокруг? - он поднял на нее взгляд искоса, словно проверяя слушает ли она его - или слишком погружена в собственные ощущения, и как это часто бывает с женщинами - слышит но не слушает. - Знаете я вот как-то думал - что в этом доме вы - единственный близкий для Корфа человек. Жена - это конечно само собой. А помимо этого - еще целая армия родственников жены. Отец, тетка, крестный, четверо ее детей, которых он хоть и принял, и полюбил - но все же они - как ни крути - не его кровь. Еще и эти четверо Трубецких которые хоть и милейшие люди - но чересчур уж их много. И все они появились в его жизни - самое большее - с полгода назад. Зная Корфа - не удивлюсь  что он и сам временами чувствует себя гостем в собственном доме. Такая толпа родственников жены... и ни одного своего - кроме вас. И неважно даже что вы можете неделями не видеться толком. Вы - единственное что связывает его с ощущением дома, пусть даже для него это были не самые лучшие воспоминания, но они есть. Боюсь когда я вас увезу - ему придется невесело, причем он сам не будет понимать причин своей хандры, с ним такое бывает..

Сергей лишь плечами пожал
- Вы тоже рано или поздно уедете. В дом своего мужа. И так и будет... будете приезжать - навещать его. Либо вместе со мной, либо одна - если я буду на службе а вам захочется общения. -он побарабанил пальцами по колену и вдруг вскинул на нее глаза - Вы и вправду думаете о переезде в Петербург? Или это так - мысли - порождения сплина?

Воронов помрачнел, покусывая губу и о чем-то размышляя. Его пальцы выстукивавшие что-то невнятное теперь забарабанили нечто похожее на марш.
- Вам здесь настолько плохо, что готовы уехать куда угодно, лишь бы подальше отсюда? - наконец произнес он. - Не слишком хороший сюрприз вы собираетесь однако преподнести ему к выздоровлению. И если на то пошло - то мне тоже. Впрочем... неволить вас никто не имеет права, раз уж вам тут так в тягость... А чем вы будете заниматься там, куда думали уехать?

Он повернул все еще опущенную голову, глядя на нее сбоку, и его пальцы замерли
- Я не имею пока права быть против, Анна. Вы вольны ехать куда хотите и жить где пожелаете. Но.... Вы правы, меня такая перспектива не слишком радует. И тому есть несколько причин....
Воронов вздохнул, выпрямился, откидываясь на спинку скамьи, и не задумываясь, каким-то удивительно привычным жестом завладев ее рукой, стал рассматривать ее, лежащую на его ладони. Говорил он медленно, задумчиво, словно бы мысля вслух сам с собой.
- Жить одной, да еще в Петербурге - не самая лучшая идея. Во-первых... что бы вы себе не внушили относительно того что вы якобы мешаете всем и каждому - тут живут люди с которыми вы жили всю жизнь. Другой семьи у вас пока нет - а есть лишь эта. Владимир, Варвара, Никита и прочие. Там вы окажетесь абсолютно одна. Совершенно. Понимаете? - он бросил на нее быстрый взгляд и снова опустил глаза, разглядывая ее руку. - День ото дня. Ни одного близкого лица рядом. Никого с кем можно поговорить. Ни единого слова - сказанного или услышанного. Вы хоть представляете - на что это похоже? На заключение в Петропавловской. Да, камера у вас будет великолепной и роскошной, и питание не тюремным, но камеры крепости страшны одиночеством и тишиной. Люди там сходят с ума именно от этого - а вовсе не из-за решеток или замков. Через неделю, максимум через две - вы будете готовы лезть на стенку и рыдать в подушку от забивающей уши тишины и одиночества. Но - уж догадываюсь - в жизни никому не признаетесь что вам тяжко. Будете делать хорошую мину при плохой игре, и уверять даже сами себя что довольны и счастливы. - он снова поглядел на нее, и чуть сжал ее пальцы. - Ну? Скажите что я неправ, если сможете. Только без самообмана и самоуверений вроде "я справлюсь" пожалуйста. лукавить вы все равно не умеете, и не научитесь никогда

Воронов смотрел на нее не столько слушая слова,  сколько вслушиваясь в голос,  и  удержался от усмешки:
- Я ведь уже говорил вам,  что вы совершенно не умеете лукавить? -поинтересовался он с беззлобной веселой иронией - Ну вот ни капельки, слава Создателю! У вас становится такое лицо словно вы пытаетесь улыбнуться - съев предварительно недозрелый лимон, причем с кожурой. Вот зубы сводит а улыбаетесь.  Я такую улыбку как-то видел на лице человека которому отчаянно не хотелось звать меня на дуэль, -и страшно,  и тоскливо,  а вот приходилось. -Он улыбнулся и поднес ее ладонь у своей щеке,  глядя на нее снизу вверх. И добавил мягко - Настолько все плохо,  да? У вас сейчас лицо деревянного идола. Соглашаетесь против своего желания - но в угоду мне? Ведь так?

Отредактировано Сергей Воронов (23-09-2015 19:48:03)

- Если вам спокойнее - и одиночество на самом деле будет не в тягость - поезжайте - он улыбнулся.  - Против этой вашей идеи у меня было три мысли, одну из них я вам изложил, а вот две другие - сознаюсь - отъявленно эгоистичны! Первая - о том что в Петербурге вы не останетесь незамеченной, и чего доброго вернувшись я найду вокруг вас целый кружок воздыхателей!! - он весело сощурился, поцеловал ее руку, и снова потерся об нее щекой. -Но с этим я как-нибудь справлюсь. Вот вторая посерьезнее. Ведь здесь я могу оставаться подолгу - на правах друга Корфа, и фактически жить с вами в одном доме. А в доме где вы будете жить одна - я даже имея статус вашего жениха - не смогу видеть вас подолгу. Так что... Если вам действительно лучше будет в Петербурге - я не буду возражать, но надеюсь что на время когда у меня будет отпуск - вы будете возвращаться сюда, и я буду видеть вас. - его улыбка стала одновременно и лукавой и ехидной, он вскинул бровь и протянул - Конечно эта просьба - слишком большая цена за вашу свободу, но на мелочи я не размениваюсь! 

- Как бы не так - преувеличенно хищно ощерился Воронов и клацнул зубами сделав вид, что хочет откусить ее пальчики - Напротив! Вернусь без предупреждения, и заявлюсь напрямик к вам в Петербург. Вот и посмотрю, как ваша Глаша справляется с ролью Аргуса.
Он фыркнул, поцеловал кончики ее пальцев, и опустил их все еще держа в своей руке и опирая руку о колено
- Чертов эгоизм - виноватый вздох звучал почти по-мальчишески. - Я бы конечно был бы рад сам ввести вас в петербургский свет - как свою жену, а не как все еще воспитанницу Корфа.  Мне чертовски не хочется, чтобы вы куковали целыми днями в одиночестве. Умом-то понимаю, что так нельзя, у вас должен быть и свой круг знакомых, иначе вы очень скоро затоскуете, что бы вы сейчас не говорили об обратном. А с другой стороны... черт побери, я оказывается ревнив! Вот уж никогда бы не подумал!

- Польские дамы? - Воронов от души рассмеялся и замотал головой - Анна! Польские дамы любвеобильны когда они тут, в России. Особенно при дворе, да, я слышал некую историю про цесаревича и польскую фрейлину. Но... -он снова прыснул - хорошо же вы себе представляете времяпровождение сдерживающего гарнизона в оккупированной стране! Неужто и правда думаете что это похоже на череду балов и приемов? Я там провел меньше недели, и единственные с кем имел дело из местных - это с кучкой полупьяной молодежи, которая пытались забросать нас всякой всячиной, вроде гнилых яблок и яиц сомнительной свежести, когда мы въезжали в Краков. А учитывая что за мной ехало две сотни человек - можете представить этих отчаянных ребят? Девицы среди них кажется тоже были, и... ах! - он вдруг хлопнул себя по лбу- Боже мой, как я не додумался! Выходит это и есть хваленая любвеобильность полячек? И они так выражали радость встречи, аааа, как же я проворонил столь нежные авансы!

Сергей же похоже совершенно был не против такой игры. К тому же проводить время в сплошном голубином ворковании он попросту не умел. И поэтому сейчас он изобразил задумчивость, постукивая пальцем по губам.
- Об упущенных.... кхм... ваша правда. Впрочем кто знает - патрули мне проверять еще долго, так что может даже умудрюсь получить трофей принтереснее тухлого яйца. Может даже какой-нибудь - привести вам в качестве сувенира?
Ему доставляло странное удовольствие поддразнивать ее, она становилась тогда казалось еще красивее а ее глаза начинали сверкать еще ярче.

- Безусловно нахожу - серьезно кивнул Воронов и с задумчивым видом поглядел в потолок - Конечно всяческая мелочь вроде платочков, шпилек да перчаток - рядом с такой коллекцией будет смотреться довольно бледно. поэтому надо будет подобрать что-нибудь более достойное. Хммм.... скажите Анна, а пресловутая коллекция -кем заспиртована, да насколько надежна? Уж не по Варвариному ли рецепту, по которому она грибы маринует? Или вы будучи в Петербурге посетили Кунсткамеру, и решили завести собственное собрание по примеру Петра Великого? Кто же служит у вас консерватором?

- Ну, за этим дело не станет. Начало коллекции уже положено, а вот вам для продолжения... - он завел правую руку за левый борт мундира, который так и не удосужился застегнуть, болезненно поморщился, сделав резкое движение - словно бы с усилием что-то от чего-то отдирая и вынул руку, держа ее ладонью кверху, словно бы удерживал что-то полусжатыми пальцами. Пальцы чуть заметно подрагивали, как будто то невидимое, что он с таким напряжением на лице, удерживал на ладони - ритмично пульсировало - Держите. Только вот имейте в виду, если оно в грибном рассоле продержится недолго - то пожалуй потом не сгодится даже на паштет!

Воронов едва заметно вздрогнул, когда она отвела его руку. В темных глазах, устремивших на нее быстрый взгляд что-то остро блеснуло. Вопрос? Недоумение? Усмешка? Страх? Впрочем уже через секунду он нарочито медленно опустил голову, глядя на свою руку, которую она отвела в сторону.
- Ах... вот как....Я отдаю вам свое сердце, а вы его отталкиваете. - он чуть прикусил губу, будто от горечи, и с нарочитым безразличием и смирением пожал плечами.- Впрочем раз оно вам не нужно....
Его кисть напряглась, так, что сухожилия на тыле кисти и запястье натянулись как струны. Полусогнутые пальцы дрогнули, и стали медленно сжиматься, будто их кончики с усилием впивались во что-то лежащее на ладони Когда пальцы согнулись уже наполовину - он закрыл глаза с прерывистым долгим выдохом, и отвернул голову к плечу, словно желая спрятать от нее выражение своего лица, либо же не желая смотреть на то, что сейчас вот-вот произойдет. Его рука напряглась еще сильнее, что было сил стискивая на ладони нечто невидимое ,  и пальцы стали дергаться рывками, сжимаясь сильнее, еще и еще.

Отредактировано Сергей Воронов (27-09-2015 03:11:02)

Его рука расслабилась в ее ладонях, пальцы разошлись, освобождая невидимое нечто и Воронов с глубоким вздохом вновь повернулся к ней. Только вот выражение его лица уже не было мрачным и трагическим. Уголок рта едва заметно тронула улыбка, заплясавшая в темных глазах золотыми искрами, теплыми, словно отсветы горевшего где-то глубоко внутри костра.
- Вот так и буду. Оставлю его вам на хранение - чем плохо? Вы его завоевали - вот и забирайте. Правда маеты не оберетесь, заранее вам сочувствую,  но что ж поделать. Заодно и будете уверены, что никакой посторонней барышне оно не достанется. - долго сдерживаемая улыбка все-таки взяла свое и он улыбнулся по-настоящему и расправив ладонь наклонил ее, будто бы перекладывая что-то в ее руки. Конечно это была игра. Но игра исполненная как ни странно какого-то глубокого, потаенного смысла, и ему приятно было ее восклицание и ее жест.

Отредактировано Сергей Воронов (27-09-2015 14:22:26)

- Уже есть - он улыбнулся, почти хитро, как-то по-мальчишески, и вытянул из-за воротника мундира серебряную цепочку с овальным медальоном. Медальон с ее портретом - ее подарок к Рождеству - Вы забыли? Я ведь пообещал вам, что он теперь всегда будет со мной. Хотя - право слово, не слишком-то интересные вещи придется ему видеть. Некоторые весьма и весьма не подходящие для глаз девушки, и ей-богу, если вам будут сниться престранные сны - это все будет его вина - он постучал пальцем по серебряной крышке - Говорят изображения как-то связаны со своим оригиналом. Хорошо же будет, если вы сможете каким-то образом видеть хоть отчасти то, что видит ваш портрет. Он мне кажется умеет видеть и сквозь ткань мундира и сквозь свою крышку. Кстати, а когда он был написан? И.... для кого?
Последний вопрос вырвался против воли и заставил его чуть сощуриться. Портреты на миниатюрах из слоновой кости пишут по заказу. Для родных, для любимых. И дело это долгое и кропотливое. Для кого же был заказан этот портрет? Все то время что Воронов провел в доме Корфов - либо живя там, либо наезжая в гости - он не видел ни одного живописца, равно как и то, что Анна при нем не позировала для портрета. Он без сомнения был написан достаточно давно - не менее полугода назад, когда они были еще незнакомы. Но для кого? Старый барон заказал для себя? Не слишком ли утонченная вещица для мужчины, разменявшего шестой десяток? Для Корфа? К чему - если они живут в одном доме. Может для Репнина? Эта мысль как ни странно не вызвала злости, только прошлась странными жгучими коготками вдоль хребта.

- Я его понимаю - Воронов улыбнулся, снова пряча медальон за ворот, и проводя ладонью по груди, чтобы убедиться что он скользнул на свое обычное место - Вас хочется баловать, Анна. Удовлетворять ваши желания - насколько только возможно. У вас в глазах иногда... да что там иногда - очень часто, такое удивительное выражение... Как у ребенка, который познавая мир, умеет замечать в нем только хорошее. Знали бы вы, каким увальнем я себя иногда рядом с вами чувствую. Ноги в земле, руки в крови, позади и впереди - служба, а вот тут, рядом... такой вот кусочек света. Удивительный и невероятный. - он взял ее руки в свои, и коснулся их губами- одной и другой. Но, повидимому решив что перебарщивает с лирикой- он поднял голову и ехидно сощурился - Вам все же придется когда-нибудь ревновать. И боюсь - увы - не безосновательно! 

- Ах.... - Воронов вздохнул, с нарочито-покаянным видом, всеми силами стараясь сдержаться и не улыбнуться - дрожь в ее голосе и гневно заблиставшие глаза доставили ему невероятное удовольствие - Что поделать... я не могу вам лгать... рано или поздно....вы станете ревновать... справедливо... потому-что....  - он сделал крошечную паузу, нагнетая обстановку по всем театральным правилам, и поглядел на нее прикусив губу и изломав лоб в выражении мучительного осознания своей вины. Только вот глаза в которых выплясывали озорные смешинки - явно не вязались с его покаянным тоном. И опасаясь пережать паузу, он наконец выдохнул - Потому что рано или поздно вы подарите мне дочурку. И баловать я ее буду больше чем баловали в детстве вас. Так что.....

Воронов от души расхохотался ее вспышке, довольный как мальчишка успехом своей маленькой интермедии. И даже сделал вид что пригибается, чтобы избежать попадания вазой, к которой невольно дернулась ее рука. И все еще смеясь поднес к губам кончики ее пальцев
- Вы неподражаемы - заявил он, в полном восторге. До чего же она была светла и бесхитростна, непохожа на фарфоровых кукольных девиц, старательно разыгрывающих невинность, а между тем не встречавших слово "искренность" даже в словаре. И ее восклицание доставило ему истинное удовольствие. За этим он как-то позабыл выпустить ее пальцы и снова рассмеялся ее словам, прозвучавшим так заученно словно у девочки, отвечающей урок
- Вздор, сердце мое, вздор! Мальчишек баловать нельзя - чтобы они не выросли разнеженными а не избалованными. А девочек баловать можно и нужно. - он отвел в сторону свободную руку, точно приглашая ее разглядеть себя - Судите сами! Меня любили, но не баловали. Зато баловали мою сестричку. В детстве это приносило много треволнений, зато после того как мы оба выросли - все стало на свои места как нельзя лучше.

Сергей прикусил губу - растерянная, замечтавшаяся, и смущенная собственными мечтами Анна была так очаровательна что ему стоило большого труда не расплыться в улыбке, да и то что понимал что этим лишь еще больше усилит ее смущение. Вместо этого он с легкой ехидцей вскинул бровь
- А Глаша у нас, стало быть помесь стоглазого Аргуса с трехглавым Цербером на страже чистоты ваших помыслов? Позвольте напомнить - у вас есть очень хороший оберег от столь зоркого и сурового  надзора. Вот он. - он дотронулся кончиками пальцев до кроваво-красной капли в белом золоте - кольца подаренного на помолвку. К тому же тема была благодатной и он не удержался от того чтобы развить ее, поэтому растер нывшую от неудобной скамьи ногу, постарался устроиться поудобнее и принялся рассуждать
- Ну, что касается сына, то ваши намерения -  смею вас огорчить - будут иметь мало значения. У меня перед глазами, Анна существовал и существует великолепнейший пример, как следует отцу вести себя с сыном, которого очень любит, и всячески опекает мать. Сознаюсь - не будь отца, мама почти наверняка сделала бы из меня какого-нибудь вдохновенного музыканта, который бы прожил жизнь не касаясь грешной земли. Возможно с позиции матери это и был бы наилучший исход, но все же отец, полагаю был прав. Не должно мужчине витать в облаках. При этом он умудрился превратить меня из мечтательного мальчишки в мужчину который твердо стоит на своих ногах - не прибегая ни к излишней суровости, как получилось с Корфом, ни к каким-либо другим излишествам. - он тепло улыбнулся, и поднял на нее глаза  - Как бы я хотел чтобы отец поскорее вернулся, и чтобы вы с ним познакомились. Он удивительный человек.

- Обязательно познакомитесь - спокойно кивнул он в ответ, и улыбнулся - Знаете что он написал мне в ответ? "Уж прости, Серж, но пока не увижу своими глазами это чудо природы - поверить в ее существование мне будет трудно" Полагаю он вообще потерял надежду, что я когда-нибудь захочу жениться, хотя надо отдать ему должное - в отличие от большинства родителей - никогда не пенял мне и не пытался сам искать мне пару, как это принято в большинстве семей. Ведь даже Корфа еще мальчишкой, я слышал, сговорили с какой-то вашей соседкой. Уж на что покойный барон не жаловал сына вниманием, а такая вещь как продолжение рода - почти свято. Родители начинают искать подходящую партию для своих детей едва тем минет первый десяток, а то и еще раньше. Даже мама, пока была жива, то и дело намекала мне на каких-то своих дальних кузин, а когда я наезжал домой, в последние годы перед отъездом на Кавказ - у нее в гостях непременно оказывалась какая-нибудь девица. Дальняя родственница, либо дочь или племянница какой-то из ее подруг. Причем так нарочито невзначай, что это было невероятно забавно. - он потерся щекой об ее руку. Темные глаза становились теплее каждый раз, когда он говорил о матери, но сейчас помимо этого в них поблескивала грустноватая смешинка. Открытых разговоров о сговоре, не говоря уже о сватовстве никто не вел разумеется, но видели бы вы, с каким тревожно-вопросительным выражением она каждый раз смотрела мне в глаза к концу первого же совместного ужина. А вот отец даже не замечал этих ее попыток, равно как и самих девиц. Даже странно... на что уж мать хорошо меня знала - но вот в этом вопросе отец все понимал куда лучше. Разве что не препятствовал ей развлекаться таким образом по своему усмотрению, зная что все равно ни вреда ни пользы от этого не будет никакой.  -он помолчал, а потом медленно выпрямился. От неудобной скамьи все тело затекло, и нога стала болеть сильнее. Хотелось встать и потянуться - но перед девушкой это было недопустимо. Зато на ум пришел вопрос, который интересовал его уже довольно давно. - Скажите, Анна. А с вами покойный барон не вел разговоров о замужестве? Вам ведь было двадцать, когда его не стало. Он воспитывал вас как дворянку, баловал, исполнял любое ваше желание, относился к вам как родной отец - но ведь каждый отец помнит о том, что его дочь не вечно будет при нем. И каждый желает для своей дочери - подходящей пары, и достойного человека в мужья.

Воронов непонимающе вскинул бровь, но промолчал. Он не хотел говорить дурно о покойном бароне, который вырастил Анну, заменил ей родителей, и так заботился о ней. К тому же тот был отцом его друга, и Владимир несмотря ни на что - любил его. Сергей ясно помнил это по Кавказу. И мнение свое предпочел держать при себе. Нелестное мнение. О человеке напрочь забывшего родного сына, и на посторонний трезвый взгляд ценившего его не больше конверта в котором отсылал свои письма. О человеке воспитавшем девочку как маленькую принцессу и при этом - державшим ее крепостной. 
Он же фактически держал ее своей собственностью! Имуществом! До своего последнего дня! Она все время говорила, что он относился к ней как к родной дочери. Но разве родных дочерей держат в крепостничестве? Относись он к ней действительно как к дочери - он дал бы ей свободу, оформил бы над ней законное опекунство, упомянул  бы ее в завещании, и к шестнадцати годам стал бы вывозить ее в свет, чтобы найти ей достойную партию. А так?
Заботился... да... о певчих птичках, привозимых из дальних краев тоже заботятся. Кормят, поят, заботятся о том чтобы им всегда хватало света и воздуха, над ними воркуют и ими восхищаются... но тем не менее держат их в клетке. Для своего удовольствия.
В клетке.
Да что же за человек это был? Тот, кого все, от кого он только мог слышать о старом бароне - характеризовали его благороднейшим и добрейшим из людей. Вот так вот внешняя оболочка оказывается обманчивой. Слова и видимость. Тогда как значение имеют - лишь дела.
Дела....
Владимир, который напился в тот памятный вечер, когда впервые после Стены они получили письма.... чего только он не рассказал тогда про отца и Анну - впервые за все время их знакомства. Ревновавший и мучившийся чуть ли не всю жизнь, до самой смерти отца, имевший все основания ненавидеть девушку, и получив ее в свое полное распоряжение - мог отправить ее на чистку выгребных ям, наказывать плетьми, выдать замуж за какого-нибудь убогого, поселить в какой-нибудь захудалой лачуге, да хоть продать любому самодуру, из числа любителей позабавиться с крепостными.... Владимир вместо всего этого - оставил ее в доме, на том же положении, дал вольную, упомянул в своем завещании и довольно серьезно отнесшийся к ее будущей судьбе, как показал тот разговор, когда он, Воронов, попросил ее руки. Не забавно ли. При этом покойного барона обожали все, а его сына скорее побаиваются чем любят - как это было и в армии.
Значение имеют лишь дела.... а слова.... лишь пустой звук.
Ему пришлось отвести глаза, чтобы она не прочла в его взгляде неприязни, которую он не мог, да и не хотел побороть, думая о старом бароне.
Молчание затянулось и он, понимая что надо что-то сказать - смог лишь покачать головой. Лишь сейчас он заметил - как они засиделись. За стеклами оранжереи уже отчетливо смеркалось, и в оранжерее стало темнеть. А ведь они пришли сюда едва-едва после полудня. Пропустили обед, и не заметили этого, и даже не подумали, что Анну наверняка будет искать Глаша. Самого Воронова уж точно никто бы не хватился. Родственникам баронессы и без того было чем заняться, сама она явно в ближайшие дни из комнаты мужа не выйдет, а общаться с Елагиным, Волконским и Демидовой он сейчас не испытывал желания. Без сомнения они были интересные люди и приятные собеседники, особенно князья, но мысль о них наталкивалась на едва ощутимое но упорное сопротивление. Не сейчас. Не-сей-час. Почему- он и сам не знал.
Время без сомнения близилось к ужину. Поскольку завтрак он проспал, на обеде не был, весь предыдущий день провел в дороге после карцера а из-за боли в ноге не смог толком проглотить ни кусочка из того, что Варвара прислала ему вечером -впору было волком выть от голода, но он его почти не ощущал, а пустая, тупая боль в желудке и тяжесть в голове была все же не так обременительна как вновь тяжелеющая нога, застывшая от неудобной скамейки. Надо бы сознаться в этом, да язык не поворачивался. В конце концов он вздохнул
- А ведь мы засиделись.... Нам пожалуй пора, скоро тут станет совсем темно, а ни свеч ни камина здесь не предусматривается. - Воронов тяжело оперся на трость, встал и подал ей руку. - Идемте, Анна. Покажемся на ужине, а потом - весь вечер про нас никто не вспомнит. Вы ведь сыграете мне сегодня?

Отредактировано Сергей Воронов (30-09-2015 10:27:44)

Время и вправду играло странные шутки. Оставшиеся трое суток пролетели так быстро, что Воронов не успел и опомниться.
Он всегда любил уезжать. Все равно откуда и куда. Сама перспектива дороги уже приятно холодила кровь, собирался он всегда быстро и легко. Один-единственный раз отъезд дался ему мучительно - когда уезжал на Кавказ, видел мрачный взгляд отца, и заплаканные глаза матери, хотя оба старались сделать вид, что ничего страшного не происходит. Это было тяжело и больно - но уезжал он не по своей воле. Их взгляды тогда жгли ему спину, и с тех пор - откуда бы ни довелось уезжать - он собирался так стремительно, словно боялся вновь ощутить на себе эти их взгляды... как тогда. Хотя матери уже не было на свете, а отец был далеко.
Анна....
Он не хотел чтобы она смотрела ему вслед. Потому и велел Шишкину приехать еще до рассвета - в слабой надежде, что Анна не сумеет к этому времени проснуться. Хотя больше всего хотелось еще раз увидеть ее, обнять....
Что лучше? Оставить в ее душе воспоминание о тягучих минутах прощания? Или уехать не прощаясь, подсунув ей лишь записку под дверь, чтобы избавить ее от этих минут?
Может она уже успела уснуть? Тогда этот вопрос отпадет сам собой....
Они засиделись заполночь, забыв о ходе времени, и спохватились лишь тогда, когда Глаша сонно протирающая глаза пришла за Анной со свечой. Попрощались они как ни в чем ни бывало, как в любой из предыдущих дней, и проводив ее до двери он отправился к себе. И даже лег спать. Даже несколько часов сна перед дорогой - немаловажное подспорье. А проснувшись - еще затемно, потянулся в кровати - глядя в окно.
Как там Корф?  В его комнате все было тихо, в притихшем доме не раздавалось никаких посторонних звуков. Воронов отбросил одеяло и поднялся с постели.
Свеча. Вода. Мыло. Бритва. Снова вода. Из зеркала, при свете неверного, колеблющегося огонька, на него посмотрело его отражение - собранное и сосредоточенное, с мокрыми волосами, и слипшимися от воды ресницами. Гребень нашедшийся на умывальнике был слишком мелким для его густых волос, он усмехнулся, разглядывая очередной отломанный зубец, и прошелся по волосам мокрыми пальцами. Ничем не хуже гребешка. Подойдя к окну он распахнул его настежь с наслаждением впивая мороз, охладивший мокрую кожу, и враз прогнавший остатки сонной одури, а потом принялся одеваться. Штаны с лампасами. Сапоги. Белая рубашка с тугими манжетами. Черная шелковая манишка, с застежкой которой у горла ему всегда приходилось долго возиться - крючки были слишком мелкими и пальцы потерявшие львиную долю чувствительности и способность к тонким движением справлялись с ними с четвертой а то и с восьмой попытки. Мундир....  Он с улыбкой повел пальцами по шву, которым рыжий солдатик из гаупвахты зашил прореху оставленную острием клинка. Забавный парнишка. Черные ремни портупеи которые он не носил в Двугорском пришлось расправлять. Один ремень плотно перепоясал талию, второй перекинутый через правое плечо пересек грудь по диагонали, крепясь у левого бока. Сабля лежавшая тут же заставила его на минуту помедлить. Сколько лет она уже была у него, а всякий раз беря свою любимицу в руки - он не удерживался от удовлетворенной улыбки. Этот клинок стоил ему в свое время почти две тысячи - сказочная цена по тем временам, но стоил гораздо большего, что доказал долгой службой. И приятная дрожь холодного возбуждения покалывала ладони, и проходилась по спине всякий раз, когда он пристегивал ее к поясу, с невероятным удовлетворением, что это сокровище принадлежит ему.
Вот и все.
Рассовывая по карманам портсигар, спички и бумажник - он наконец решил вопрос, появившийся едва он открыл глаза. Если она не спит, если услышу какое-то движение за ее дверью - постучу. А если спит - суну записку под дверь
Он набросал несколько строк, при свете уже оплывающей свечи, осмотрел комнату, проверяя не забыл ли чего. Потом перебросил шинель через локоть, взял мешок, со своими нехитрыми пожитками - сменой белья, чистой рубашкой, бритвой и запасом сигар, загасил свечу, и вышел в коридор, беззвучно закрыв за собой дверь.

Отредактировано Сергей Воронов (04-10-2015 18:39:42)