И ведь давно же обещал Даше съездить к Ялубскому, и купить у него тетку мальчишек. И почему до сей поры руки не дошли? Странно. Ведь не привык раньше откладывать дела в долгий ящик, и собственное промедление, показавшееся самому себе признаком апатии и слабости - неожиданно уязвило Корфа. Сейчас же после завтрака, велев оседлать своего вороного, он отправился к соседу, и застал там настоящий хаос.  Двор был покрыт лужами, в нескольких местах валялись кучи неубранного навоза, на месте сгоревшей конюшни и дровяного сарая - не было построено ничего, и даже обугленные балки - все еще были свалены кучей у забора, а на месте конюшни была поставлена обычная коновязь, где печально стояли шесть или семь тощих лошадей, опустив головы ниже колен. Конюх сидел тут же на перевернутом ведре, и лузгал семечки, сплевывая кожуру на землю. Поленница за неимением сарая была свалена кое-как, нагромождая целую кучу у стены дома.

Никто не вышел, принять коня, а несколько слонявшихся по двору крепостных выглядели так, что если бы не пост, Владимир заподозрил бы что они попросту пьяны. Впрочем... кто их знает.
Владимир соскочил с вороного, привязал его к коновязи, и поднялся по ступенькам, памятным ему с ночи устроенного над Ялубским судилища.
Навстречу ему вышла какая-то крепостная, с лицом румяным и довольным, и на вопрос - с кем ему можно встретиться из хозяев - провела в гостиную, где навстречу ему поднялась высокая, сухая и прямая как палка женщина, в явно дорожном платье. Корф поклонился

- Прошу прощения, сударыня. Я барон Корф, сосед господина Ялубского. Знаю о постигшем хозяина этого дома нездоровье, но мне совершенно необходимо поговорить о делах - с его сыном или поверенным. Простите, что не имея чести быть представленным....
- Добро пожаловать, господин барон - женщина указала ему на кресло, и уселась сама, хмуря тонкие брови. Лицо ее - когда-то бывшее привлекательным - казалось брюзгливым и увядшим, и тонкие, бесцветные, сжатые в плотную ниточку губы выдавали несгибаемый, и в то же время весьма нелегкий характер - Меня зовут Полина Васильевна Никитина, в девичестве Ялубская.
Ага, стало быть сестра. Явно старшая. На вид женщине было лет далеко за сорок, а то и все пятьдесят. Недурная разница в возрасте, учитывая что Ялубскому было не больше тридцати шести.
- Я не знал, что у Никиты Васильевича есть сестра.
- Немудрено - женщина фыркнула - Мы почти не общались. У моего брата прескверный нрав, и наказание Божье постигло его по заслугам. Я всегда говорила, что чревоугодие и пьянство доведут его до удара.
Удара? О да. Корф едва удержался, чтобы не скривиться в усмешке. Впрочем он не удивился, что постигший помещика паралич списали на апоплексию - при его комплекции и образе жизни это было более чем ожидаемо.
- Как сейчас его здоровье?
Женщина брезгливо поджала губы
- А как вы думаете?  Он всю жизнь помыкал крепостными как скотом, а теперь оказался на их полном попечении, и без надзора. Пролежни с тарелку размером, фактически гниет заживо. Крепостные совсем отбились от рук, хозяйство на попечении избалованного мальчики и дурня-управляющего,  чего еще можно ожидать? Я приехала только позавчера, и уже сыта по горло этим, с позволения сказать, домом. Здесь все пришло в запустение, а у меня нет ни времени, ни желания наводить тут порядок. Поместье моего мужа - в Тамбовской губернии, и я не намерена каждый раз ездить в такую даль, чтобы держать под присмотром этот табор. Если у вас дела к моему брату, барон, то изложите их мне, и поскорее. Я намерена как можно скорее продать имение, и забрать с собой брата и племянника.
Вот как! Да это просто подарок судьбы! Владимир прикусил губы и хрустнул пальцами,придавая себе вид человека, находящегося в раздумьях.
- Дело в том, что я хотел приобрести одну из ваших крепостных. Но, раз вы намерены продать имение целиком.. - он побарабанил пальцами по подлокотнику кресла - А во что вы его оцениваете?
- Тысяч в сорок - не моргнув глазом отозвалась женщина, взгляд которой тут же стал цепким и деловым. Корф невольно восхитился - в этой женщине действительно была деловая жилка, но таким палец в рот не клади. Цена, которую она назвала влет, была на добрых пять тысяч дороже того, чего стоили угодья Ялубского, а учитывая в какое запустение пришло хозяйство - должно было стоить и вовсе не дороже тридцати. Тем не менее, сумма, сэкономленная за прошлый год, и отложенная им, вполне позволяла совершить такую покупку. Он не привык торговаться, однако с такими ушлыми дамами следовало держать ухо востро. Сделка, доставшаяся слишком легко могла возбудить аппетит, и дамочка, почувствовав что клиент заинтересован в покупке больше чем она в продаже - могла взвинтить цену
Владимир, продолжая изображать задумчивость переплел кончики пальцев.
- Знаете, Полина Васильевна... я понимаю трудность вашего положения, пожалуй мог бы помочь вам решить  эту  проблему.
- Вы можете найти мне покупателя? - Никитина чуть сощурилась, вглядываясь в гостя. Сюртук строгого, полувоенного покроя, но из очень дорогого гладкого как шелк сукна, навощенные до блеска сапоги, ухоженные руки с длинными сильными пальцами, белое обручальное кольцо. Кольцо решило вопрос. Белое золото, которое лишь недавно стали добывать на Урале, и шедшее разве что крупицами на отделку украшений - стоило в разы дороже обычного, и заказать кольцо целиком из такого золота мог позволить себе лишь весьма состоятельный человек.
- Я могу сам приобрести это имение, и... - ответил визитер, словно отвечая на ее мысли.
- Но мне требуется свершить сделку возможно побыстрее - предостерегла его женщина - Разумеется, что первому предложившему - приоритет, однако...
- И готов свершить сделку сегодня же - добавил Корф, словно и не заметивший что его перебили - Вы наверняка знаете, что запрашиваете завышенную цену, Полина Васильевна. Тридцать пять - красная цена, для этого поместья, включая и крестьян, и угодья, и дом со всей обстановкой. Я это тоже знаю. Но, я готов уплатить вам сорок тысяч, с условием, что смогу взять поместье под свою руку не позже чем через неделю.
- Неделю! - воскликнула женщина - Да мне понадобится дня три, да и те, лишь на то, чтобы организовать транспорт для того чтобы в надлежащем виде перевезти брата, и отыскать для него сиделку в дорогу. Если вы не шутите...
- Я никогда не шучу в делах, мадам. - Владимир едва заметно улыбнулся, склоняя голову - Завтра у вас будет мой поверенный - с деньгами и с купчей, которую он заверит надлежащим образом.
- Хорошо! - вне себя от восторга, что дело, представлявшееся ей долгим и муторным, неожиданно так блестяще разрешилось - Никитина выпрямилась, и только тут досадливо всплеснула руками - Ах, ну что же это я! Пребывание в этом медвежьем углу видимо совершенно лишило меня манер, я даже не предложила вам чаю!
- Не извольте беспокоиться, - Корф сделал отрицательный жест ладонью, как бы одновременно и прося хозяйку не беспокоитсья, и уведомляя о конце беседы - Я бесконечно рад, что так удачно зашел к вам, и могу избавить вас от долгих, и нудных хлопот. Можете быть покойны за своих людей, у меня им будет хорошо.
Никитина передернула плечами. Отношение к крепостным у нее было таким же как и у ее брата, зато в голову закралась еще одна мысль.
- А кто поручится мне....
- За мою порядочность? - резонное сомнение, для женщины, которой человек, которого она видит впервые в жизни предлагает заведомо выигрышную для нее сделку так легко, словно дарит сахарного петушка на палочке. Корф улыбнулся, а Никитина, хоть и нахмурилась, но не отвела глаза.
- Да.
- Наведите справки по округе, или спросите у поверенного вашего брата. - Владимир пожал плечами.
Полина Васильевна поразмыслив некоторое время, кивнула.
- Хорошо. Я наведу справки сегодня, а завтра жду вашего поверенного, и вас. Если все пройдет благополучно, то вы можете рассчитывать на мою признательность, барон.
- А вы на мою, Полина Васильевна - Корф поднялся с кресла и отвесил поклон. - Засим позвольте откланяться.
Женщина встала, провожая гостя. И отправляясь в обратный путь Владимир лишь выехав за ворота позволил себе торжествующую улыбку. Повезло. Вот так повезло. Даша обрадуется, а уж дети....

Он представил себе как жарко запылает этот тесно заставленный и битком набитый помпезной роскошью дом.  Даже деревеньку надо будет отстроить заново- Ялубский не слишком заботился о своих людях, и те ютились в таких лачугах, по сравнению с которыми домики в Липовке и Грачевке - аккуратные, и в отличие от большинства русских деревень не под соломенными, а под черепичными крышами -  в дань немецким корням Корфов - под черепичными крышами, казались чуть ли не дворцами. Работы будет непочатый край, и неожиданно эта мысль вместо привычной усталости наполнила его азартом и жаждой действия. Новая работа. Привести в порядок запущенное имение, присоединить его к своим - значит купить еще ту полоску поперек Зеленого ручья, чтобы объединить территории. Привести в порядок деревню, научить уму-разуму крестьян, привыкших то к тирании то к распущенности. Много, много нового, чем не доводилось заниматься  - как вызов его возможностям, и вместе с тем - дело, ощутимое, новое и пробуждающее интерес. Эта земля станет наследством для кого-нибудь из детей.  Возможно придется разделить Грачевку и Липовку. Тогда каждому из троих достанется по своему участку с деревней и угодьями. А возможно удастся в будущем еще расшириться, так, чтобы не дробить основной свой удел.....
С этими мыслями, о наследстве для сыновей, мыслями обычно тягостными для большинства людей - его накрывало удовлетворением и любопытством. Деятельным. Впервые за неделю, и он почти не ощущал этих перемен, но все же.... Все же все  дорога, словно пройдя через глухое, темное и сырое ущелье мало помалу выводила к свету. И он поймал себя на мысли о том, что удовлетворенно улыбается, предвкушая что сегодня еще ничего не скажет жене, зато завтра, когда Василий и поверенный заберут из банка деньги, и привезут обратно уже подписанную купчую... да. Завтра он ей скажет

Отредактировано Владимир Корф (24-03-2016 16:32:39)

Владимир нахмурился. Этот спокойный, безэмоциональный голос, голос всухую констатировавший факт, не придавая ему ни малейшей эмоциональной окраски, казалось, царапнул по живому. Хотя он не понимал почему, но....
Воронов, тем временем раскурил свою сигару, выдохнул облако дыма, и сощурившись смотрел на него.
Странно... но раздражения не было. Тогда как любые разговоры, поползновения со стороны домашних, их встревоженно-вопрошающие взгляды вызывали в нем желание взвыть и исчезнуть на месте - спокойный, без малейшего оттенка сочувствия, страха или неуверенности голос друга воспринимался совсем не так.
- Ты о чем?

Слова били по больному месту. Такие спокойные, ясные, безжалостные и... правдивые. Несколько дней, по мере которых слегка улеглась тупая, опустошающая боль, и душу заполнило непривычное, выжидающее смирение - казались Корфу годами. Вечностями. И мысль о том - сколько еще таких вечностей придется влачить будила в сердце смертную тоску, и усугубляла странную смиренную усталость. Вопрошающие, перепуганные взгляды, робкие вопросы, нескрываемый страх Анны, скрытое отчуждение Даши, в котором ему чудилась обида и упрек - все это будило чувство вины, и ложилось тяжким грузом на весы, и без того уже почти погребенными под соображениями долга. Разве сам он не знал того, о чем сейчас со спокойной отрешенностью говорил ему друг?
Черт...
А с кем еще он может поговорить, не испугав, и не усилив тем самым собственное ощущение вины?
- Чего ты хочешь от меня, Серж? - тихо выговорил он наконец. - Чтобы я веселился как петрушка и делал хорошую мину при плохой игре?

- Догадываешься... скорее уж знаешь. - мрачный взгляд Корфа не отрывался от столешницы. - Да. Жалею. Но дело не только в этом.  Я....
Ну как объяснить это состояние - когда сам опустошен донельзя, а при этом - чувствуешь вину, нестерпимый стыд, но при этом - должен думать и заботиться о других. И вскоре понимаешь... понимаешь лишь что так всегда оно и было, только ты этого не замечал. Усталость... она как снежный ком. Но при этом...
При этом - должен жить. Должен заботиться. Должен утешать чужие страхи. Должен - помогать, оберегать, защищать, баловать, заботиться....Понимаешь?

- Серж! - в этом вскрике был не то рык,не то мольба. Может ли одно-единственное слово, имя, звучать одновременно и угрожающе и умоляюще? До сих пор Корф бы поклялся что так не бывает. Однако же... бывает. И от безжалостных спокойных слов - как каленым железом прожигали душу, совершенно уничтожающим чувством. Слова слова слова, что толку в них, что толку вообще во всем, Боже мой что происходит... в этой круговерти непонятных мыслей, словно в калейдоскопе, в бешеном вращении змеи укусившей себя за хвост, не разбирая уже где начало где конец, где причина и где следствие, где свет и тьма, как в тяжелейшем опьянении гротескным образом преображается мир, и темными расплывчатыми тенями оседает вокруг как клочья жирного пепла,и только дикая тошнота - не то хмеля не то ужаса подкатывает к горлу...
Владимир сжал виски руками, точно боялся что голова сейчас разлетится на куски.
- Зачем... - прохрипел он наконец, не глядя на друга - Зачем ты говоришь все это? На чувство долга мое давишь? Так не стоит этого делать. Я и сам знаю... в чем... мой долг... 

Все сильнее и туже скручивался комок где-то между сердцем и горлом, туже, горячее, больнее, подкатывая неудержимой тошнотой и холодом, разливавшимся по рукам и ногам. Владимир слушал друга, глядя на него остановившимся взглядом, не мигая, почти не дыша, словно превратившись в пустую статую, внутри которой Серж так упорно и яростно разжигал костер.
От колких, безжалостных слов мороз пробирал по коже. Он невольно поднялся вслед за другом, словно его тянул какой-то невидимый магнит. Машинально взял из его руки оружие. Жестокая, давящая боль снова сдавила грудь.
Господи ну вот сейчас..... Одним разом - и наступит тишина. Навсегда. Никаких мыслей, никаких долгов. Ни лиц, ни голосов ни слов. Не станет ничего, и его самого тоже. Только черная пустота и небытие - да, ДА!!!!!!!!!
Рука сжалась на рукояти, палец машинально лег на курок.
Темные глаза друга, пылавшие холодным гневом притягивали, словно взгляд хищной птицы, наметившей добычу, а слова....
Это шипение, злое, жестокое, эти беспощадные слова - правдивые все до единого, голос звучавший страшнее любого крика.... Сломленным... пустым... отрекшимся.... таким? Да? Я?!
Пустота заполнялась тошнотой, черной, тягучей жижей поднимавшейся все выше, дыхание сдавило как в тисках, в висках застучало.
А он все говорил, и говорил, и тяжелая, темная боль, копившаяся так долго, не находившая себе выхода - постепенно расширяясь, заполняла все существо, сменяя пустоту на боль, боль на досаду, досаду на горечь, горечь на гнев, переходя последовательно весь спектр от пустой черноты к забурлившей багровым, ослепляющим водоворотом ярости, от которой оборвалось дыхание, полыхнуло в голове, застилая глаза, от слов, от которых нельзя было спрятаться, нельзя было отмахнуться, слов, правдивых от первого до последнего, слов, вспарывавших душу точно острейшим ножом, от голоса и взгляда, замутивших ум гневом, бешенством, досадой, совершенно невозможным в том, что происходило...
Владимир не удержал свою руку, и не сообразил что происходит, не осознавая что делает - подался вперед, и с размаха ударил офицера по лицу кулаком с зажатой в нем рукоятью пистолета, вложив в удар весь свой вес, и всю силу которую только могла разбудить вскипевшая в нем слепая, безочетная ярость

Грохот выстрела заставил Владимира вздрогнуть. Нет, неудивительно что заряженный пистолет выстрелил от такого удара, но.....
Он выронил пистолет так, как если бы рукоять его была раскалена докрасна, и разом забыв обо всем на свете, едва ли не перепрыгнув через стол, метнулся к Сержу, пытаясь его поднять. Тот был жив, и кажется даже невредим, во всяком случае крови нигде не было видно, но...
У Корфа затряслись руки, ноги подкосились так, что он повалился на колени рядом с другом, который тоже пытался приподняться.
Жив... жив..... Господи....
Словно все внутренности обратились в воду а тело стало ватным, от жуткой вспышки сменивших друг друга в несколько секунд гнева, страха и облегчения.
Дуло пистолета смотрело в сторону, пуля ударила в стену над косяком двери, ведущей в будуар Даши, откуда-то послышались встревоженные крики и топот ног - немудрено, грохот выстрела перепугал всех в доме, и без того уже живших в предчувствии грозы, но хохот - раскатистый, заразительный, от души - хохот Воронова, который снова повалился на пол, и смеялся до слез, даже не делая попыток подняться - заставил шаги замереть у дверей. Будь Владимир не так ошеломлен он бы даже услышал взволнованные голоса за дверью, не понимавшие, можно ли входить, и не означает ли этот смех, что там все в порядке?
- Ты идиот! - только и сумел выдохнуть Корф, когда Серж наконец поднялся, и сумел наконец сфокусировать взгляд. - Я же чуть не пристрелил тебя! Своими руками! и опустившись с колен на пол, прислоняясь спиной к креслу, с силой прижал кулак к груди, которое словно замерев на время этих секунд, заколотилось, как будто желая пробить грудную клетку.
- Господи... так и до разрыва сердца недалеко!